Сверхновая американская фантастика, 1995 № 04 - [41]

Классические науки демифологизировали космологию, представляя природу пассивной, мертвой, инертной материей, определяя ее отсутствием того, что является позитивными характеристиками для самих этих наук разума, смысла, свободной воли, самоопределения. Направляя технологию и промышленность, механистическая наука непосредственно конструирует свое видение природы и согласно ему способна изменить в процессе террадеяния истинную натуру Земли. Объективные ценности современной науки порождают эскапистскую — техническую фантазию, страдающие гигантоманией проекты изменения космоса, террадеяния в галактических масштабах.

Со времен речи президента Кеннеди в 1961 году, посвященной программе полета человека на Луну, обозначаются новые точки отсчета и современные границы технической мысли. Космические достижения человечества рождают две связанные меж собою серии представлений. Во-первых, это изменение идеи об ограниченности природных ресурсов и пространств. Земля, казавшаяся так недавно маленькой и истощенной, неожиданно превращается в часть изобильного макрокосмоса. Словно бы осуществив уже космическую одиссею, мы начинаем представлять себе путешествия в открытом пространстве рутинным способом новой колонизации, сравнимым с плаваниями Колумба и Магеллана или даже с авантюрами Льюиса и Кларка, возглавивших разведку ресурсов Миссури; мы попросту ищем новые внеземные прииски, вступая тем самым в эпоху новых географических открытий проверенным имперским путем.

Второй комплекс представлений являет нам новый «черный континент» вне любого мыслимого ранее земного предела, всю ту же ждущую освоения пустошь, сходную с Америкой или Африкой до вторжения белого человека или даже дореволюционной Россией в советском видении огромной страны как пространства, подлежащего террадеянию.

Оба комплекса являют нам новое видение, картину голубой планеты космического века Существовавшие ранее картины земного бытия сменяет изображение человека на небольшой голубой планете. Все человечество как продукт ступившей на почву из океана эволюции делает очередной космический шаг, который становится очередной программой. Мы превращаемся в людей голубой планеты, и наше новое понимание родины является на телевизионных заставках, со спутников, на сотни миль за нашими головами предсказывающих завтрашнюю погоду, с рисунков на футболках из космических музеев по всему нашему миру, словно мы марсиане, для которых Земля в диковинку Воистину, мы стоим на границе столь измененной за последние столетия Земли и заатмосферья, зовущего к титаническим потугам, результатом которых должно стать пресловутое «благо всего человечества».

Очевидно, что космические исследования на теоретическом, практическом и организационном уровне традиционно являются сферой мужского влияния. Во-первых, они — продукт точных наук, Большой науки, все еще возглавляемой мужчинами. Статистика на 1987 год показывает, что ученые-мужчины составляют в американском космическом центре имени Кеннеди 90 %. Наше посещение московского Центра Космических Исследований в 1991 году также не оставило сомнений в том, что космос для русских представляют мужчины. Очевидна также прямая зависимость военных и космических исследований в обеих странах. Их символ — мускулистая фигура астронавта, как правило, бывшего летчика-испытателя или просто военного пилота Женщины, впрочем, принимают некоторое участие. Их две в Советском Союзе[9], где еще сильна поговорка: «Курица не птица, женщина не человек», то есть едва ли способна к полету.

Однобокому пониманию реального космоса способствуют также героические эпопеи, написанные авторами-мужчинами на потребу мужской публике. Члены крупного частного всеамериканского клуба, называемого Планетарным Обществом, по сходным причинам преимущественно мужчины[10]. Надо сказать, что без конца продуцируемое ныне литературное изображение космоса было представлено еще Константином Циолковским в научно-фантастической повести «Вне Земли», написанной в 1918 году, где он описал космический корабль пионеров нового Исхода человечества, несущийся к искусственным самообеспечиваемым мирам, кочевников в космической пустыне (а в современном контексте — жителей окраин Земли или новоосвоенных планет).

О каких слабых местах подобного проекта можно говорить, когда перед ними такое изобилие энергии и разнообразных ресурсов! Свобода и процветание в новом мире, где навсегда забыты болезни, голод, и нищета, и экономические кризисы. Высшим же удовольствием среди всего набора радостей автору представляется невесомость — свобода от всякого влияния тела Земли. Но едва космические эмигранты создают свой новый мир (буквально на пустом месте, ex nihilo), искусственно изменяемая гравитация начинает приносить телесные радости. Вот сцена, когда ее регулируют по земному уровню: «Как приятно ощущать невольное напряжение мышц, когда встаешь или поднимаешь руки! Но они побледнели с непривычки… И когда все кончилось, они вздохнули с облегчением…»

Собственное тело видится человеку уже не объективной необходимостью, а одним из возможных условий, предметом выбора, частью виртуальной реальности, киберкосмоса, в который, по желанию, можно войти или покинуть его.