Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02 - [41]

Но и другие не заслуживали.

После того, как он свалился на булыжники Кинг-стрит, Криспус проснулся маленьким мальчиком. Благоговейным восхищением от чудесного перевоплощения он преисполниться не успел, так как почти сразу испустил дух во второй раз.

Его хозяин так дрожал от холода, что в голове не появлялось ни одной мысли. Вместе со сбившимися в кучу женщинами и детьми он плакал, потому что его племя побили «длинные ножи»[13].

Криспус не прожил и минуты — туча странно одетых солдат на конях напала на лагерь, их сабли сверкали, их ружья извергали огонь. Воздух наполнился плачем и дымом. Криспус бросился бежать по снегу, но, даже задыхаясь от страха, он знал, что его промерзшему на морозе тщедушному телу не унести ноги.

Он почувствовал горячее дыхание настигавшей его лошади, попробовал увернуться, но закоченевшие ступни не слушались. Лошадь сбила его с ног, переломила спину, солдат помчался дальше, оставив Криспуса корчиться в агонии на снегу. Но тут появился другой солдат и прострелил ему голову.

Даже с такой раной Криспус прожил достаточно долго, чтобы прочувствовать нечто гораздо худшее, чем тогда, в Бостоне. На этот раз он испытал не просто боль, а боль, пропитанную отчаянием.

Криспус сжимает пальцы в кулак, и у женщины на руке наливаются голубые вены. Он не хочет быть ею, он не хочет знать, что ее мозг скоро будет мертв и пуст. Какие-то из ее воспоминаний останутся с ним, но ни одного уже не останется у нее в голове.

Он закрывает ее глаза и видит перед внутренним взором здания из стали и стекла, такие высокие, что их крыши кажутся уходящими в никуда. Он видит, как крылатые суда развозят людей по всему миру. Он видит людей в толстых белых костюмах, стоящих на Луне.

Но какими бы сказочными ни были эти вещи, они не удивляют его, потому что приметы их приближения он наблюдал, пусть урывками. Они — просто часть мира, который изменялся у него на глазах даже на протяжении сорока семи лет его первой жизни.

Он смотрит на часы на руке своей хозяйки и видит, что жив уже целых шесть с лишним часов. Господь дает ему время подумать и раскаяться в своих грехах.

Но чем дольше он не умирает, тем больше смертей всплывает в его памяти, и каждый раз, вспоминая, он задает вопрос:

«Почему должно быть в этом мире столько боли?

И почему я должен испытывать столько боли снова и снова?

Это так… тоскливо».

Криспус с силой приживается к книге лицом своей хозяйки, вспоминая самую последнюю свою смерть. Боль от нее еще не прошла.

Он был ребенком, по меньшей мере, в сотый раз, — маленькой девочкой, не знавшей ничего, кроме голода, грязи и страха. До того, как он стал ею, ее жизнь была сплошным страданием, и он знал, что ничего лучшего ей в жизни не уготовано.

Ворвавшиеся в их деревню солдаты с безумными глазами были одеты в отвратительную пятнистую зелено-коричневую форму. Криспус не знал, сколько их было, так как мать его хозяйки подхватила малышку и крепко прижала к себе. Криспус увидел, что его прикрывает коническая соломенная шляпа, под которой он словно в палатке.

Крича и размахивая руками, солдаты загнали всех в ров, и потом загрохотали короткие взрывы. Подчиняясь заложенному в его хозяйке инстинкту, он залился слезами.

Тело матери дернулось и подмяло его под себя.

Он попробовал крикнуть: «Проклятые раки!» — но рот его хозяйки забило землей.

Потом пришла боль, острая, как бритва, но быстротечная, и он проснулся студенткой колледжа.

Голова хозяйки поднимается от книги, и Криспус разжимает кулак. От прикосновения локона ее длинных волос к щеке он на мгновение пугается.

Ему хочется почитать еще немного, но молодая женщина с таким нетерпением рвется к собственной смерти, что он уступает. Когда она встает со стула, уже слышны крики, пение и угрожающие команды на улице. Как было бы хорошо, если бы этот шум никогда не приближался.

Мысли хозяйки врываются в его собственные и перемешиваются с ними. Он видит, как она проходила вчера мимо национального гвардейца и из дула его винтовки торчал цветок.

Лучше цветы, чем пули.

Они уходят из библиотеки. Криспус знает, что хозяйка не намеревалась участвовать в демонстрации, и на минуту он цепляется за бесполезную надежду, что она все-таки останется жить.

Выйдя на солнце, девушка зажмуривает глаза. Криспус теперь не больше, чем обыкновенный пассажир, ему остается только наблюдать, как она направляется к толпе, к национальным гвардейцам, к ружьям.

На этот раз было очень больно.

Криспус просыпается с сознанием того, что со дня его предыдущей смерти прошло только одиннадцать дней. Никогда еще между перевоплощениями не проходило так мало времени.

Он снова на воздухе, под солнцем, но погода жарче, воздух влажнее. Молодой чернокожий, его хозяин, отчаянно потеет. Демонстрация в полном разгаре.

Братья умирают ни за что.

Выкрикивающий команду голос гремит как будто из-за облаков и велит им расходиться. На них надвигаются белые полицейские.

Сосед по толпе швыряет в них камень.

И тут же раздается такой знакомый звук ружейного залпа. Человек, бросивший камень, падает. Криспус нагибается, чтобы помочь ему, и моментально внутри его хозяина разверзается ад.