Свердлов - [105]

Вскоре после переезда в Москву Центральный Комитет поручил Свердлову выехать в Нижний Новгород с докладом об итогах VII съезда партии и задачах партийного и советского строительства. Только два дня пробыл он в Нижнем, который так был ему дорог… Здесь он родился, здесь прошли его детство и начиналась революционная юность. Жадно он всматривался в знакомые улицы Сормова и Канавина, встретился со старыми друзьями.

В семье старика отца все еще жили дети Свердлова — Андрей и Вера. Вместе с Яковом Михайловичем они вернулись в Москву.

В Москве между тем постепенно налаживалась работа центральных учреждений — Совета Народных Комиссаров.

Яков Михайлович и его жена Клавдия Тимофеевна с двумя детьми — Андреем и Верой — заняли в Кремле квартиру из четырех комнат. Двенадцать лет прожили они до революции, и из них только два года провели вместе в туруханской ссылке. Остальные годы были временем постоянных разлук и мимолетных свиданий в тюрьмах или на явочных квартирах. Арест, тюрьма, этап, ссылка, недолгие месяцы свободы, наполненные работой в подполье, — такова была их «семейная жизнь». «Впервые по своим документам, не опасаясь ареста, мы зажили только после Октября, — писала Клавдия Тимофеевна. — Но в первые месяцы Советской власти жили как на биваке. Сегодня Питер, Фурштадская, Таврический, завтра — Москва, „Националь“, Белый коридор (в Кремле). Мы с Яковом Михайловичем то в Питере, то в Москве, ребята у деда, в Нижнем. Семьи не было, да и не до семьи было. И наконец, мы все вместе. Безумная, нечеловеческая нагрузка не давала Якову Михайловичу возможности больше, чем на несколько часов в сутки появляться дома. Редко, очень редко он выкраивал какое-то воскресенье, чтобы немного отдохнуть».

И все же Яков Михайлович находил время для детей. Им безраздельно принадлежало утро. «В спальне у нас лежал большой пушистый ковер, — рассказывает Клавдия Тимофеевна, — и что только они на нем не вытворяли! То Яков Михайлович превращался в коня, становился на четвереньки и бегал по комнате, а ребята сидели на нем верхом, то начиналась „французская борьба“ с сыном, по всей квартире неслись воинственные возгласы, звенел смех».

После работы, которая кончалась иногда поздно ночью, Свердлов возвращался домой, но и тут еще часа два-три он сидел за бумагами и книгами. А зачастую его и дома ждали люди — знакомые и незнакомые… И усталость как бы улетучивалась, Свердлов оживлялся, каждый человек глубоко интересовал его, и он мог часами вести разговор — дружеский, интересный, раскрывающий характер собеседника. Такие встречи и беседы были для живого, общительного Якова Михайловича органической потребностью.

Свердлов не мог ограничиться разговором в официальной обстановке в своем кабинете. За чашкой чая, в непринужденной беседе, которая зачастую затягивалась за полночь, Свердлов требовал все новых и новых подробностей о положении на местах, о людях, их взаимоотношениях, их работе.

Рядом с его квартирой в Кремле были отведены две комнаты для приезжающих с мест товарищей. «Кто у нас только не бывал, — вспоминает Клавдия Тимофеевна, — кто не останавливался на день-другой, а то и неделю! Нередким гостем был Филипп Голощекин, работавший в 1918 году секретарем Уральского областкома партии. Бывал Маркел Сергушев, секретарь Нижегородского губкома в те годы, Борис Краевский, командовавший армией на каком-то из фронтов, Маркушка Минкин, председатель Пензенского губисполкома, Ваня Чугурин, Артем (Сергеев), А. Мясников, Н. Толмачев… Останавливались комиссары и политические работники, приезжавшие с фронтов гражданской войны; большевики-подпольщики с оккупированных немцами территорий и из районов, где свирепствовали орды белогвардейцев; партийные и советские работники из центральных областей страны, с Урала, из Поволжья. Немало было среди них старых боевых товарищей Якова Михайловича, сормовчан и уральцев, нарымчан, колпашевцев, туруханцев и питерцев. Но бывали и такие, с которыми ранее Свердлов не был знаком».

Абсолютное доверие, которое завоевал Свердлов в самых широких слоях советских и партийных работников, его постоянная доброжелательность, тот искренний и глубокий интерес к судьбе каждого из товарищей и их работе — все это располагало к полной откровенности и той непринужденности, когда человек раскрывает свою душу.

Посмотрим на Свердлова глазами его современников.

В. И. Ленин:

«Только ему (Свердлову. — Е. Г.) удалось завоевать такое положение, что достаточно было в громадном числе крупнейших и важнейших организационных практических вопросов, достаточно было одного его слова, чтобы непререкаемым образом, без всяких совещаний, без всяких формальных голосований, вопрос был решен раз навсегда, и у всех была полная уверенность в том, что вопрос решен на основании такого практического знания и такого организаторского чутья, что не только сотни и тысячи передовых рабочих, но и массы сочтут это решение за окончательное»[91].

А. В. Луначарский: «Мне кажется, что не только во всей деятельности Свердлова, но даже в его слегка как бы африканской наружности сказывался исключительно сильный темперамент. Внутреннего огня в нем, конечно, было очень много, но внешне этот человек был абсолютно ледяной. Когда он не был на трибуне, он говорил неизменно тихим голосом, тихо ходил, все жесты его были медленны, как будто каждую минуту он молча говорил окружающим: „спокойно, неторопливо, тут нужно самообладание“.