Свеча Дон-Кихота - [9]
«На все сельское население Уральской губернии приходится 20 больничных коек, на всю Кустанайскую губернию — один врач».
В стране, до предела истощенной войной и разрухой, партия коммунистов ведет огромную работу, исподволь подготовившую титанические взрывы первых пятилеток, вторую революцию в деревне. Эта работа неброска, неэффектна. Неудивительно, что подросток из захолустного городка не может понять и оценить ее; ошибались в те годы и люди куда опытнее и зрелее. На первый, поверхностный, взгляд мало что изменилось: в степи баи по-прежнему владеют тысячными табунами и отарами; в лавках торгуют купчишки, правда, калибром помельче дореволюционных; безработица; в Крестовоздвиженской церкви по-старому гремит бас отца Геннадия.
В клубе комсомольцы — их в Павлодаре совсем не много — пели безбожные частушки: «Моя милка ничего, лишь религиозная. Жить с ней могут дураки, умным невозможно». И еще: «Раз я в прачечной стирала, появился вдруг святой. Не стерпело мое сердце, ошарашила метлой».
При воспоминании об этих частушках Павел досадливо морщится: плохие частушки, мало того, что глупые, так еще и дубово написаны. Разве сравнишь их с настоящими, теми, что поют в казачьих станицах: «Милый, чо? Милый, чо? Милый, сердишься на чо? Или люди чо сказали, или сам подумал чо?»
Да и что толку от этих частушек: в церкви все равно народу — не протолкнешься. Нет, тут что-нибудь другое сделать надо. Павел задумывается.
…Купол Крестовоздвиженской церкви не так уж высок и крут. Но вечером прошел дождь, и ползти к вершине купола чертовски трудно. Мешает и топор. Выглянула луна, золоченый крест сияет в ее лучах. Он совсем близко, но как добраться до него? Подтянуться правой рукой, упереться носками. Теперь левой. Должно быть, его хорошо видно издалека. Но волноваться нечего. Спит родимый Павлодар, спит, как церковный сторож…
Родимый Павлодар, действительно, спокойно проспал ночь, а проснувшись утром, ахнул. Обезглавлена главная городская церковь, — какой-то богохульник срубил крест. Чтоб ему, адову отродью… Возмущена и городская интеллигенция: какое неуважение к чувствам верующих, к народным, так сказать, святыням…
Павел, разумеется, представлял, что ждет его дома, если отец узнает, кто этот богохульник с топором. Но молчать о таком деле, не похвастаться приятелям и девчонкам?.. И тайна раскрывается в несколько дней.
На этот раз ремень был снят не только для острастки. Сын не каялся, не молил о пощаде, лишь по-волчьи оскаливал зубы после каждого удара.
Сутки Павел пролежал в постели, молчал, отталкивал еду, что приносила мать. На вторые — исчез. Васильевы сбились с ног, обыскали весь город, заявили в милицию. Глафира Матвеевна первый, кажется, раз за все годы замужества высказала Николаю Корниловичу, что думала о его характере и отношении к сыновьям. Тот, бледный, осунувшийся, слушал не перебивая.
Собирались уже шарить неводом в старицах, когда нашелся какой-то окраинный житель, видевший, как Павел поднимался по трапу на пароход, шедший в сторону Омска.
Несколько лет имя сына было запретным в доме Николая Корниловича. Давно уж стали приходить от Павла редкие письма, сначала старым школьным приятелям, а потом и матери, но преподаватель математики никогда не брал в руки этих конвертов и сердито обрывал жену, когда она пыталась завести разговор о сыне.
Впервые смягчился, когда сын прислал книжки «Сибирских огней» со своими стихами. Буркнул, правда, презрительно: «Нашелся поэт…» Но стихи все-таки прочел и с тех пор не возражал, если Глафира Матвеевна пересказывала ему содержание коротенького письмеца, отправленного из Новосибирска, Владивостока, или с какого-нибудь дальнего таежного прииска…
Ни об одном из этапов своей бурной жизни Васильев столько не насочинял, как о годах скитаний, последовавших за бегством из отчего дома. Последовательности во вранье он придерживался не очень, свободно варьировал его в зависимости от аудитории и биографию свою запутал весьма основательно. До сих пор чуть не каждое сообщение о жизни поэта в те годы вызывает опровержение кого-нибудь из его знакомых: «Да нет же, все было совсем не так, а вот этак, я-то точно знаю, мне Павел сам рассказывал…». Увы, как раз рассказы Павла надежным свидетельством отнюдь являться не могут.
Вряд ли васильевское фантазерство стоит считать особым грехом — оно вполне естественно у молодого парня с богатым воображением. В юности, когда еще так мало прожито, кому не хочется поромантичнее разукрасить свою биографию. А тут было что расцвечивать: годы в Сибири и на Дальнем Востоке у Васильева протекли действительно бурно и интересно.
Труднее понять другое — почему Павел Васильев в своих фантазиях порой чёрт те что наговаривал на реальных людей, да еще на своих добрых знакомых. Рассказывал он, например, об одном молодом писателе-сибиряке, что тот, будучи с ним, Васильевым, на приисках, украл пять фунтов золота, бежал с ним и затем не то в Нерчинске, не то в Сретенске открыл бани. К счастью, тот писатель так, кажется, до своей смерти и не услышал этой истории.
Впрочем, о том, что главное действующее лицо нашего повествования — далеко не ангел, речь уже шла.
Биография американского писателя Джеймса Фенимора Купера не столь богата событиями, однако несет в себе необычайно мощное внутреннее духовное содержание. Герои его книг, прочитанных еще в детстве, остаются навсегда в сознании широкого круга читателей. Данная книга прослеживает напряженный взгляд писателя, обращенный к прошлому, к истокам, которые извечно определяют настоящее и будущее.
Книга Радко Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии.Авторизованный перевод и примечания О.М. Малевича, научная редакция перевода и предисловие С.В.Никольского.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.
«Несколько лет я состояла в эзотерическом обществе, созданном на основе „Розы мира“. Теперь кажется, что все это было не со мной... Страшные события привели меня к осознанию истины и покаянию. Может быть, кому-то окажется полезным мой опыт – хоть и не хочется выставлять его на всеобщее обозрение. Но похоже, я уже созрела для этого... 2001 г.». Помимо этого, автор касается также таких явлений «...как Мегре с его „Анастасией“, как вальдорфская педагогика, которые интересуют уже миллионы людей в России. Поскольку мне довелось поближе познакомиться с этими явлениями, представляется важным написать о них подробнее.».
Книга рассказывает о жизни и главным образом творческой деятельности видного советского авиаконструктора, чл.-кор. АН СССР С.А. Лавочкина, создателя одного из лучших истребителей времен второй мировой войны Ла-5. Первое издание этой книги получило многочисленные положительные отклики в печати; в 1970 году она была удостоена почетного диплома конкурса по научной журналистике Московской организации Союза журналистов СССР, а также поощрительного диплома конкурса Всесоюзного общества «Знание» на лучшие произведения научно-популярной литературы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.