Свеча Дон-Кихота - [7]

Много темного и недоброго было в мире, окружавшем подростка с русой головой и нежным, как у девочки, лицом.

Но было бы несправедливым не сказать и о другом — о том, что павлодарские степи — это край богатых культурных традиций.

В Павлодаре не раз останавливается на пути из Омска Чокан, и в городе об этом помнили. Сюда раньше, чем во многие другие районы Казахстана, донесся из соседних Семипалатинска и Чингистау могучий голос Абая. В сотне верст от Иртыша тысячи гигантских каменных глыб, напоминающих то тулпара, то верблюда, то черепаху, окружают синее озеро Жасыбай. В этом волшебном уголке казахской земли родился и создавал свои замечательные стихи и поэмы Султанмахмут Торайгыров. Неподалеку, в Экибастузе, работал на добыче угля Сабит Донентаев. Его зкибастузские песни впервые вводят в казахскую поэзию тему рабочего класса.

Именно в Павлодаре родился и вырос Антон Сорокин, талантливый и оригинальный человек, русский писатель, для которого изображение жизни казахского народа стало одной из основных тем творчества.

Лучшие представители павлодарской интеллигенции с глубоким интересом относились к росткам национальной казахской культуры.

Все это тоже, разумеется, входило в атмосферу детства Павла Васильева.

Вернемся, однако, к гостям Васильевых.

…Мария Федоровна вносит пельмени. Пар повисает над блюдом белым облаком. Едят и пьют долго, с чувством и толком. Насытившись, запевают. Голоса звучат стройно, в лад, в старинной песне — глухая, безысходная тоска. Когда замирает последняя нота, в глазах и гостей и хозяев стоят слезы. И, словно устыдившись их, торопятся быстрей накрыть стол для преферанса.

Другие дети давно отправлены в постель, но Павлу разрешают сидеть за столом. Иногда, после седьмой или восьмой рюмки, заставляют читать стихи. Не свои, конечно (слышали, что сынок Николая Корниловича забавляется рифмоплетством, но какое дело взрослым до ребячьих виршей), настоящие, серьезные — из хрестоматий: Тютчева, Майкова. Павел читает сильным, звонким голосом, выслушивает снисходительную похвалу гостей и вновь опускается на стул. Сидит, скользит быстрым взглядом по побагровевшим лицам взрослых, слушает.

Разговор не умолкает. Говорят интересно, образно, остро. Но странно — послушав застольную беседу гостей, не сразу поймешь, какой нынче год. Будто волны большой жизни обтекают домик с резными ставнями, не касаясь его порога. В душе каждого из этих образованных людей живет уважение к Артемию Ивановичу Дерову, мужу удачи. На словах-то они могут посмеяться над мужиковатостью павлодарского миллионера (однако ж вполне почтительно), но в мыслях, даже в подсознании каждого, гнездится: «Эх, мне б такое…»

И Дерова вспомнит поэт Васильев в «Соляном бунте», но, видимо, сознавая, что портрет не очень схож с оригиналом, изменит миллионеру имя, назовет Арсением. Для поэмы был нужен именной такой Деров, каким его изобразил автор. Но и подлинный Артемий Иванович был фигурой колоритнейшей. Горьковской, хочется сказать. На самом деле Деров не был «купцом заезжим». Здешний, павлодарский. Выбился из самой нищеты — живой образец мещанского счастья. Был мальчиком в лавке богатых купцов, за смекалку и нещепетильность сделали приказчиком. Хозяйская дочь — Ольга — старая дева. Очень уж безобразна. Дальнейшее понятно.

Сам став хозяином, Деров проявил размах, удвоил, упятерил, удесятерил состояние. Жил замкнуто, не кутил. Стал очень набожен, раздавал много милостыни и вообще благотворительствовал. Детей у Деровых не было. Взяли в дом девочку-казашку, крестили, воспитали, стала она у них чем-то вроде экономки.

Павлодарцы любили смотреть, как идет Артемий Иванович в церковь в котелке и черном сюртуке под руку со своей старой некрасивой женой, грузный, с круглым непроницаемым лицом, с неподвижными глазами. Все знали, что по-человечески он очень несчастлив, и все равно отчаянно завидовали.

…Волны большой жизни обтекали домик с резными ставнями, а были они, те волны, высоки.

…29 января 1918 года комиссар Временного правительства в Павлодаре помощник атамана Петр Виноградский телеграфировал в Семипалатинск областному комиссару: «Совдеп окончательно захватил власть в городе, противодействовать чему я не имею возможности, так как гарнизон на стороне Совдепа. Казаки держат нейтралитет. Объявление города на военном положении бесцельно, так как оно совершенно невыполнимо».

Советская власть была установлена в Павлодаре раньше, чем в областном центре. Большевиков поддерживал гарнизон, солдаты знали, что любая иная власть может погнать их в пекло империалистической бойни, перемоловшей уже миллионы людей. Но Советы продержались здесь недолго. В городе совсем не было крупных промышленных предприятий, не было рабочего класса. Когда вспыхнул белочешский мятеж и войска гарнизона ушли из города в Омск (там чехи их обманом разоружили), Павлодар почти не сопротивлялся возврату старого. В городской тюрьме после года заключения были зверски убиты — заколоты штыками в тюремном подвале — председатель Павлодарского совдепа иртышский водник Пахомов и его товарищи — всего тридцать один человек. Павел Васильев с горечью писал о родном своем городке: «И мало насчитаешь здесь имен, отдавших жизнь за ветры революций, любимых, прославляемых теперь».