Свадебный марш Мендельсона - [37]
Сестра Лида не выговаривает, сожалеет. Взгляд выжидательный, ласковый:
— Совсем полуночником стал. Завтра «Медея», а тебе опять некогда.
Терпеливо сносит мою замкнутость:
— Видела в ГУМе гэдээровский плащ. Цвет электрик, очень бы тебе пошел. И цена подходящая — восемьдесят рэ.
Ни на чем не настаивает:
— У Климова на водохранилище знакомый моторист, катер всегда на ходу. Три пары водных лыж. Сосновый лес во весь косогор. Бери свою группу — и айда на природу. Лес, он располагает.
Это удается немногим женщинам, но некоторым удается.
Поднимаюсь утром раньше обычного, долго стою у окна. Серое небо, серое полотно асфальта, серая дымка рассвета. Похожие на жуков поливочные машины ползут по мостовой, слышно, как вода стекает в пустые люки. Тихо.
Возвратился к столу, бесцельно переставляю с места на место чернильный прибор, вынимаю стопку неграфленой бумаги и начинаю писать:
«Здравствуй! Вчера взглянул на календарь и не поверил — пролетел месяц. Давай выясним наши отношения (нелепая фраза, никак не привыкну к ней). Да и потом, что нам выяснять? У нас еще не было отношений. Живешь и даже не догадываешься, когда-то твои чувства перейдут в категорию отношений, которые ко всему прочему еще нужно выяснять. Я виноват, возможно. Но я не хочу, чтобы ты прощала меня.
Мне тридцать два. Невероятно. Прожита половина сознательной жизни.
Мы счастливы, пока живем под созвездием «всего, еще». Нам всего двадцать. А перед этим всего восемнадцать. Ныне всего двадцать один. Мы бесконечны. Живем и не подозреваем: промежуточных состояний нет. Вчера всего двадцать один, а утром уже двадцать два.
«Еще» и «уже». Впопыхах и разницы не заметишь, а по существу иное измерение. Твои часы пошли в другую сторону.
Так вот, мне уже тридцать два. Придется привыкать к этому словосочетанию. А что сделано? Умри я сейчас, что останется после меня? До двадцати пяти мы впитывали, брали взаймы. Школа, институт. Мы так увлеклись, что разучились отдавать. А может быть, нас забыли этому научить? Я знаю, что ты ответишь. «Созидать одно, тут же разрушая не менее важное другое, неразумно. Тем более когда и первое и второе создано твоими руками, твоим сердцем, твоим разумом».
Согласен. Где-то происходит размыв прочности. Папа не прав, когда говорит: «Жертвуешь только ты». Не прав, я тоже жертвую. Я жертвую твоим чувством ко мне. Это невосполнимая жертва. Испытания, как и радости, входят отдельной графой в прожиточный минимум каждого из живущих на этой бренной планете. Наши отношения не кончаются сегодняшним днем. Во имя завтрашнего дня я был обязан остаться. Постарайся получше отдохнуть. Твой К.».
Я машинально вынул конверт, надписал адрес, еще раз перечитал последние фразы, старательно сложил листки. Мысли требуют продолжения. Я представил раскаленный солнцем пляж, отчего-то пустынный, хотя знал точно: в этих предсочинских местах пустынных пляжей уже давно нет. Лоскутья самодельных тентов, похожие на самодельные паруса самодельных шаланд, выброшенных на берег. Представил Аду, папу. Уже час пополудни. Пора идти домой. Ада выпрашивает еще полчасика. И они томятся, жарятся на этом солнцепеке. Дремотно, скучно без меня. Думать не хочется. Какие-то жаркие пустяки в голове. Потом появляюсь я. Откуда появляюсь? Так, ниоткуда, как джин. Услышан хруст песка под моими ногами. Ада смотрит на меня, не узнает, не верит, что это я. А я, независим, рассеян, уже заметил, но делаю вид, что не заметил.
«Господи! — кричит Ада. — Это же Кеша! Папа, Кеша приехал!»
Уже объятия, уже все забыто. Целую руки, плечи, губы, целую соль на губах и привкус соли во рту.
Впрочем, я увлекся. Кто-то прошел по коридору, зажег свет, остановился около двери. Судя по отчетливости шагов, сестра Лида. А может, я ошибся. У сестры Лиды сегодня гости.
Люди словно рождаются с бескомпромиссными требованиями. Должен заботиться. Кто? О ком? Почему?
ГЛАВА VI
Конец августа, а парит, как в июле.
Ада приехала. Делаем вид, что ничего не произошло. Со стороны очень интересно. Каждый сказал себе: «Начнем все сначала», благо не надо начинать издалека. Вместе встаем, вместе завтракаем, расходимся по своим делам: я — на работу, она — за учебники, на примерку — шьет себе новое платье.
Целую неделю после возвращения Ады нас еще опекала сестра Лида. Завтраки, обеды, разговор о театре. Лида заядлый театрал. Потом сестра Лида уехала: опять командировка, опять в Свердловск. Все Лидины обязанности легли на плечи младшей сестры. Ада суетится на кухне, по десять раз на день повторяет: «Надоело, осточертело, можно сойти с ума».
Папа ничего не замечает, папа умеет скрывать свое настроение.
«Матриархат продолжается», — говорит папа и на скорую руку выпивает холодный чай. Мне иногда кажется, что сестра Лида поступила так нарочно. Ехать ей никуда не надо, сама напросилась. Дескать, поживите здесь без меня, может, прозреете. Она добилась своего. Я начинаю сравнивать. При сестре Лиде было так, а с Адой иначе.
Сегодня необычный день. Новое платье очень кстати. Ада с шести утра вертится перед зеркалом. Ада — учительница. Сегодня ее первый урок.
За завтраком папа импровизирует напутствие. Папа знает директора Адиной школы и очень смешно подражает ему. Я изображаю благодарных учеников и кричу:
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В книгу включены роман «Именительный падеж», впервые увидевший свет в «Московском рабочем» в серии «Современный городской роман» и с интересом встреченный читателями и критикой, а также две новые повести — «Без музыки» и «Банальный сюжет». Тема нравственного долга, ответственности перед другом, любимой составляет основу конфликта произведений О. Попцова.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.