Свадебный бунт - [87]
Разумеется, если бы фельдмаршал захотел, то с своим многочисленным, хорошо вооруженным и бодрым войском мог бы взять Астрахань приступом в один миг. Но он не хотел этого. Его цель была усмирить город тихо, получить добровольную сдачу и не тратить людей.
Еще в Кичибурском Яре молодой малый из простых горожан или посадских очень приглянулся фельдмаршалу. Умный и бойкий молодец, речистый, даровитый, пробеседовал вечера три с Шереметевым и, наконец, вызвался быть ему в помощь, начать орудовать, отвечая за успех. Это был, конечно, Лучка Партанов.
Фельдмаршал, заинтересовавшись молодцом, подробно выведал, что это за человек, откуда родом. Он узнал, что Лучка, не раз наказанный розгами за буйство, сидевший даже в яме с колодниками, участвовавший деятельно в бунте, был астраханский обыватель, приписной к третьему разряду. Но этот «гулящий человек» был вместе с тем настоящего ханского или княжеского рода инородец, мечтающий снова называться своим законным прирожденным именем.
Этот молодец брался отправиться в Астрахань, начать там орудовать так же ловко, как когда-то, в июле, и обделать мудреное дело, постараться, чтобы Астрахань сдалась мирно, без кровопролития. Инородец брался за это дело! А фельдмаршал, глядя на него, почему-то чуял, что молодец не врет и многое может сделать.
Теперь уже в Коровьих Луках Шереметев, узнав от выборных людей, от Дашкова и от всех пришедших с повинной, что самозванные власти решились запереться, снова вспомнил о своем посланце и, все-таки, надеялся.
Лучка был уже в городе и орудовал. И в этой самой кучке стрельцов, пришедших сюда с повинной, был один молодой малый, передавший фельдмаршалу не то грамотку, не то писулю.
Писуля была от Партанова и объясняла, что все идет на лад, что с Божьей помощью он мирно передаст город фельдмаршалу из рук в руки.
Прочитав эту писулю, писанную каким-нибудь подьячим, Шереметев не принял ее за хвастовство. Ему опять почудилось, что пролаз-молодец, у которого в глазах горит столько огня, не может лгать, что действительно из его хлопот и действий произойдет толк.
На приглашение Дашкова и архимандрита идти немедленно приступом на город фельдмаршал отвечал отказом.
— Зачем спешить! — сказал он. — Поспешим, людей насмешим. А то хуже еще, его царское величество прогневаешь.
Однако, поутру войско снова двинулось вперед, и 11-го марта утром фельдмаршал уже был, на Балдинском острове, всего в двух верстах от Астрахани. Отсюда послал он увещательное письмо к самозванным властям города, объявляя, что оно уже последнее.
Здесь фельдмаршал снова получил маленькую писулю. Ее принес крошечный человек с болезненным видом, некто Васька Костин, расстрига. Писал опять тот же Партанов. Он предуведомлял фельдмаршала, что, если тот увидит зарево и страшное пожарище, чтобы, ни мало не медля, отряжал хоть один полк занять загородный Ивановский монастырь, так как в нем находится много провианту, который может пригодиться войску и который, поневоле брошенный бунтовщиками, предполагалось сжечь.
— Молодец, ей-Богу, молодец, — подумал про себя фельдмаршал. — Ну, да и я его удивлю, когда он мне все ладком управит, — решил Шереметев мысленно.
XL
В ночь на 12-е марта полнеба зарделось пурпуром чуть громадного пожара… Далеко по всей степи и по Каспийскому морю осветило страшное зарево испуганных путников и караваны, двигавшиеся по талому весеннему снегу голой степи, и корабли, качавшиеся на волнах простора морского… Московское войско, стоявшее на привале у Балдинского острова, тоже осветилось как днем, сияя оружием и амунициею.
Воевода Носов, видно, не унывал или уж совсем голову потерял… Был его указ зажечь все слободы вокруг города, чтобы все сгорело дотла, кругом вала и стен кремля… И все запылало, сразу подожженное с концов по ветру… Горела богатая Стрелецкая слобода и ее старинный деревянный храм, горела Армянская слобода с своей новой, как с иголочки, церковью, горели инородческие слободы: Хивинская, Калмыцкая, Юртовская и другие, вместе с молельнями, мечетями и запасными сараями, где был кое-какой товар.
В разгар пожара, около полуночи, воевода поднялся на соборную колокольню, высившуюся среди кремля, зловеще сверкающего теперь как днем от окружающего его красного моря огня и полымя… Только густой и удушливый дым, сизыми столбами причудливых очертаний, клубился и несся чрез церкви и кресты кремлевские, улетая к Каспию…
Грох, освещенный пожарищем, был один на колокольне, бледный и гневный, и тоже зловеще улыбался, оглядываясь на все слободы, будто купающиеся в волнах дыма и огня.
— Будете Якова Носова помнить! — шептал он. — Восемь месяцев повластвовал… Не долгонько. А стань они все как един человек? Все! — и терские, и гребенские, и донские. Что бы тут поделал твой фельдмаршал? Вся сила ваша в том, что нелюди мы… Нет, нелюди. Твари мы подлые, слабодушные… Присягаем крепко стоять друг за друга, а чуть что… душа в пятки. Да и есть ли в них душа? Нету! А во мне она есть. Да! Есть она вот тут… во мне, — живая душа, которой вам не взять, не казнить… Голову снимете и возьмете. А душа из ваших рук уйдет к Господу… И ответ будет держать пред Ним. И не побоится сего ответа…
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Книга знакомит с увлекательными произведениями из сокровищницы русской фантастической прозы XIX столетия.Таинственное, чудесное, романтическое начало присуще включенным в сборник повестям и рассказам А.Погорельского, О.Сомова, В.Одоевского, Н.Вагнера, А.Куприна и др. Высокий художественный уровень, занимательный сюжет, образный язык авторов привлекут внимание не только любителей фантастики, но и тех, кто интересуется историей отечественной литературы в самом широком плане.
Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.