Свадебное путешествие - [7]

Шрифт
Интервал

Но тут КГБ арестовывает Пеэпа. Я даже не знаю, где это случилось — в Тарту ли, на улице, или в Таллинне, на Балтийском вокзале, за три дня до того, как они собирались исчезнуть в Средней Азии или на Дальнем Востоке. И для Керсти все начинается самым абсурдным (и, бог мой, самым логическим) образом с самого начала. В органах безопасности, в прокуратуре: Ах, так вы подружка этого разъебанного американского шпиона? А кто он тогда такой?

И так целый год. Пока наконец Керсти не удается узнать: Пеэпу дали семь лет. И его уже отправили в Воркуту добывать уголь. Что было бы страшнее страшного вопреки своей обыденности, если бы Керсти на протяжении этого года не одолевали куда более страшные страхи. Страх, что Пеэпа могут приговорить к смертной казни. Ведь скольким отнюдь не самым важным людям из окружения правительства московский суд вынес смертный приговор. Пеэп не был никакой не руководящий деятель, отнюдь. Но при немцах он посылал за границу эстонским депутатам одному богу известно какие материалы, во всяком случае, рискуя жизнью. И Керсти наверное знала, что не знает и половины всего.

Во всяком случае, семь лет Пеэпу вопреки таким прямым страхам было достаточно. Но ведь семь лет не означали еще, — и такие как Керсти прекрасно знали это, — что через семь лет он будет свободен. За ними последуют пожизненная ссылка невесть куда. Бывало и так, что тут же, только по другую сторону колючей проволоки, окружающей лагерь, иногда — за тысячи километров, в тайгу, в степь. На «свободное» поселение, под надзор и на издевательства пропитых, остервенелых и проштрафившихся кагебешников.

И все же, и все же, и все же. Только б дожить до тех пор! Керсти полетела бы туда вслед за Пеэпом… Так и не закончив университета, она работала теперь в основном лишь для того, чтобы заработать на посылки Пеэпу, в таллиннской аптеке на углу Балтийского шоссе под руководством относительно доброжелательного провизора, скатывая пилюли, и должна была воздерживаться от излишних сетований. Потому как саму ее не тронули. Родители ее были живы. Тогда как родители Пеэпа, то есть отец, мать и две сестры, были высланы в Хакассию, причем перенесшего инсульт отца на носилках доставили из дому в телячий вагон. Что же до Керсти, то старичок-провизор позволял ей копошиться потихоньку и не спешил, как следовало бы лояльному аптекарю, запрашивать свое Главное управление, смеет ли вообще гражданка с такими связями и, следовательно, симпатиями работать в аптеке, да еще с доступом к шкафу «А»?

Пеэпу разрешено было писать оттуда четыре раза в год, не больше чем по страничке и, самой собой, по-русски. Эти письма всякий раз страшно радовали Керсти — и еще страшнее огорчали своим примитивным и как бы обрубленным косноязычием. В свой второй не то третий воркутинский год Пеэп исхитрился прислать ей парочку настоящих писем, страниц по десять, обволакивающих, дурманящих. Из одного такого письма Керсти узнала: когда Пеэп отсидит свои полсрока, а до этого оставалось еще месяцев шесть, поскольку время, проведенное под следствием, засчитывалось в срок отбытия наказания, и если за это время у него не будет нарушений режима, то он, быть может, получит право поселиться вне зоны, то есть по эту сторону колючей проволоки, и, будь он женат, жить там вместе с женой. Пеэп писал: только пусть Керсти в своих письмах не касается их будущего, это может все испортить, так как он, Пеэп, сможет изредка, если повезет, послать Керсти бесцензурное письмо, а Керстины письма, как известно, все проходят через лагерную цензуру. То есть, она могла писать ему только так: «У меня все нормально. Получил ли ты мою последнюю посылку, ту, с плавленым сыром? О получении предпоследней, с половинкой новогоднего пирога, я уже получила твое письмо. Желаю всего хорошего. Твоя как всегда Керсти».

Всякий раз, когда ей приходилось писать подобное, она была на грани отчаяния. Но это была единственная возможность дать Пеэпу знать о себе. Не считая посылок, которые она уже три года как ежемесячно посылала ему. Временами Керсти все же удавалось преодолеть себя и добавить к этим вынужденно-примитивным текстам, к тому же на языке, которого она толком не знала, какую-то свою черточку. Например, она писала: «… и кушай сам и угощай своих надирателей» — ошибка в последнем слове, естественно, не была оплошностью. И хотя островки горького веселья в обыденно свинцовой речке нет-нет да и попадались, казалось, что серые валы отчаяния все чаще захлестывают ее по грудь, по шею, до самого рта…

Как и в тот раскисший и внезапно окоченевший апрельский день пятидесятого года, к рассказу о котором мне с самого начала хотелось приступить.

Целый год страна жила потрясенная впечатлениями от мартовской высылки и в сознании того, что, как говаривали в среде фаталистов, небеса были безнадежно отверсты для повторного насилия. На сей раз говорили о двадцати тысячах. В основном зажиточного крестьянства, насколько еще оно имелось. То есть действительно зажиточных уже не было нигде. Но людей, некогда более или менее благополучных еще можно было найти. Точнее, до высылки такие еще попадались. Потрясение, вызванное тем, что теперь, в мирное время, на виду у демократических правительств всего мира, ООН и всяческих международных правовых и правозащитных институтов, людей безнаказанно загнали в товарные вагоны, было, конечно, тяжкое, если не сказать апокалиптическое.


Еще от автора Яан Кросс
Эстонские повести

Сборник произведений эстонских писателей.


Полет на месте

Роман выдающегося эстонского писателя, номинанта Нобелевской премии, Яана Кросса «Полет на месте» (1998), получил огромное признание эстонской общественности. Главный редактор журнала «Лооминг» Удо Уйбо пишет в своей рецензии: «Не так уж часто писатели на пороге своего 80-летия создают лучшие произведения своей жизни». Роман являет собой общий знаменатель судьбы главного героя Уло Паэранда и судьбы его родной страны. «Полет на месте» — это захватывающая история, рассказанная с исключительным мастерством.


Мартов хлеб

Яан Кросс (1920–2007) — всемирно известный эстонский классик. Несколько раз выдвигался на Нобелевскую премию. Поэт и прозаик. Многие произведения писателя переводились на русский язык и печатались в СССР огромными тиражами, как один из исторических романов «Императорский безумец» (1978, русский текст — 1985).Детская повесть-сказка «Мартов хлеб» (1973, впервые по-русски — 1974) переносит вас в Средневековье. Прямо с Ратушной площади Старого города, где вы можете и сегодня подойти к той самой старой Аптеке… И спросить лекарство от человеческой недоброты и глупости…


Князь

Опубликовано в журнале: «Дружба Народов» 2009, № 4.


Окна в плитняковой стене

В книгу эстонского писателя вошли произведения: «Четыре монолога по поводу святого Георгия», «Имматрикуляция Михельсона», «История двух утраченных записок», «Час на стуле, который вращается» и «Небесный камень».


Третьи горы

Из сборника «Эстонские повести».


Рекомендуем почитать
Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.