Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - [76]
Мой мозг работал четко, как никогда. Что делать? Я еще держался на поверхности, но в любое мгновение мог умереть — не по своей воле, как и появился на свет. За всю свою жизнь я так ничего и не выбрал, ни на что не решился. Довольно! Я принимаю решение и выбираю жизнь! Я буду жить, буду непременно, потому что есть люди, пусть их немного, с которыми мне хочется быть рядом, и как можно дольше. Я еще не готов — у меня столько обязанностей, столько дел! И мне все равно, есть у жизни смысл или нет. Удастся мне обрести его — хорошо, не удастся — обойдусь и так. Я просто напрягу все силы и буду жить. С трудом, отчаянием и ожесточением я заставил свои руки и ноги двигаться и добился того, что мое тело легло на воду горизонтально. И тогда, превозмогая свинцовую усталость, я закричал, закричал, как комический актер на сцене: «На помощь! Помогите!»
БЕНДЕР-ШАХ
Дорога пропала в песках. Вдали показались горы.
Огни деревень, что нам путь освещали, исчезли… Погонщики, что же вы робко сидите?
Скорей, уже вечер. Прошли наши сроки.
Неизвестный суданский поэт
Я не вижу сегодня себя,
Сомневаюсь: то мой ли портрет.
Мои глаза подтверждают: «да»,
Воображение шепчет: «нет».
Чьи-то образы встали меж мной И портретом моим.
Я не знаю, опыту ль верить Или только чувствам одним.
Абу Нувас
В присутствии той, кого я люблю,
Я от страсти весь изнемог.
Я смотрю, ничего не видя,
И танцую, не чувствуя ног.
От моих знамен, барабанов Тесной стала ныне земля.
От любви я теперь погибаю.
Впрямь неистовость — гибель моя.
Я твой раб, век страдать обречен,
Я султан — ведь в тебя я влюблен.
Аль-Фейтури
Часть первая. ДАУЛЬ-БЕЙТ
Повесть о том, как отец стал жертвой своего отца и сына
Махджуб был похож на старого леопарда. Несмотря на годы и болезни, он сидел, как и в прежние времена, опираясь обеими руками на посох и положив на них подбородок, словно готовился прыгнуть. Голова его поверх чалмы была обернута покрывалом. Морщины углубились около рта, избороздили лоб. Прежний блеск в его глазах под влиянием воспоминаний о битвах и поражениях сменился болезненной краснотой. Эти глаза излучали теперь только гнев.
Мы были перед лавкой Саида. На Вад Хамид быстро надвигалась ночь. Махджуб сказал, всматриваясь в песок, в то место, где был воткнут его посох:
— Долго тебя не было в нашем городе.
Потупившись, я задумался. Что можно было ответить в подобных обстоятельствах? Да, прошли годы. Я сказал Махджубу:
— Движение и покой в руках аллаха.
Ат-Тахир Вад ар-Равваси, засмеявшись точно так же, как в прежние дни, подал голос из темноты — он сидел на куче песка, куда не доходил свет лампы:
— Что ему делать в этом несчастном городишке? Ему там, на своем месте, лучше.
Абдель-Хафиз раньше был самым терпимым из них. В прежние дни он умел смотреть на вещи с разных сторон. Теперь же раз и навсегда определил для себя жизненную позицию. Поэтому никто не удивился, услышав его суровый голос, в котором звучало раздражение:
— А где его место? Хочет он того или нет, его место здесь.
Я проговорил, тщетно пытаясь вернуться в прошлое:
— Какая разница, здесь или там. Все равно, нам недолго осталось тянуть на этом свете.
Вад ар-Равваси, словно услышав мою мольбу о помощи, произнес:
— Эх, чудной человек. А мы что говорим?
Махджуб по-прежнему сидел, опираясь руками на посох и положив на них подбородок. Ни Хамада Вад ар-Раиса, ни Ахмада по прозвищу «Отец Девчонок» не было. Саид копошился в своей лавке, вынимая товары из ящиков и расставляя их по полкам; ему помогал внук. В глубине лавки Саид что-то сказал, и услышавший его Ат-Тахир ар-Равваси рассмеялся. Между тем надвигалась ночь, и тьма, сгущаясь, стирала очертания городка, словно написанные на доске мелом буквы. Внезапно раздался призыв муэдзина:
— Спешите на молитву, спешите спасти свои души.
Голос был хриплым и слабым, лишенным выразительности. Я спросил, кто это.
Абдель-Хафиз ответил:
— Саид.
Я не понял, кого он имеет в виду. Махджуб насмешливо произнес:
— Саид Накормивший Голодных Женщин.
Вад ар-Равваси возразил:
— Скажи лучше Саид Сова, откуда ему знать, кто такой Накормивший Голодных Женщин.
— А что, Саид Сова стал теперь Саидом Накормившим Голодных Женщин? — спросил я.
Махджуб засмеялся:
— Ты здесь еще не то услышишь и увидишь.
В это время Саид вышел из лавки, держа в руках пачку сигарет. Он предложил их нам, и все мы, за исключением Махджуба, закурили. Саид сказал:
— Если уж Абдель-Керим Вад Ахмад стал богомольным суфием, Аз-Зейн превратился в знатную персону, а Сейф ад-Дин не сегодня-завтра станет депутатом парламента, то что же удивительного, если Саид Сова теперь прозывается Саидом Накормившим Голодных Женщин?
— Чудеса! — проговорил я, а лавочник Саид, у которого прежде было прозвище «Законник», продолжал:
— Добрый человек, нам долго пришлось бы объяснять тебе новые порядки в городе. Ты думаешь что? Вад Хамид все тот же Вад Хамид, который ты знал прежде?
Нет, я этого, конечно, не думал, но я все же не ожидал, что Саид Сова станет муэдзином. Вслух я сказал:
— А что стало с Сейф ад-Дином? Он снова отступился от веры или здесь что-то другое?
— Ты все еще живешь во времена Сейф ад-Дина? После Сейф ад-Дина у нас уже сменилось шесть муэдзинов. Сейчас, дорогой господин, мы живем в эпоху Саида Накормившего Голодных Женщин.
