Дальше так продолжаться не может. Она должна обязательно, причем в самое ближайшее время, поговорить с ним. Или на выставке. А еще лучше — раньше. Конечно, можно поставить перед собой цель, во что бы то ни стало отыскать его. Но что-то в глубине души останавливало ее. Случайная встреча — это одно. А бегать, высунув язык, чтобы найти его и извиниться, — совсем другое! Получится, что она придает их разговору чересчур важное значение. И главное — она до сих пор не в силах забыть тот взгляд, который он кинул на нее во время игры в софтбол. А что, если… Нет, она этого не переживет!
— Ты меня поняла? — услышала Эбби голос Дженис и заморгала, будто очнулась от сна.
— Подожди, я только сбегаю за кейсом.
Когда Дженис включила мотор, Эбби сказала:
— Я чувствую себя виноватой. Ухожу из дома, когда Норма, трудится не покладая рук. Ей надо наготовить еще столько еды!..
— Ради Бога, обойдемся без добровольных помощников! Если у нее появится рядом еще одна пара рабочих рук, она просто расширит список того, что ей надо сделать, — вздохнула Дженис. — Было бы гораздо легче расписаться в мэрии, а затем скромно, по-семейному, отпраздновать событие в каком-нибудь ресторанчике. Ведь, в конце концов, важен сам брак, а не свадьба. А для него нужны лишь двое любящих друг друга людей.
В голосе матери прозвучала такая нежность и убежденность, что у Эбби перехватило горло от щемящей тоски. Двое любящих друг друга людей. И все. А что делать, если любовь без взаимности?..
— Ты как-то призналась мне, что поняла, насколько дорог тебе Фрэнк, в тот момент, когда сломался обеденный стол, — вдруг выпалила Эбби. — Но как все началось? Как ты влюбилась?
Дженис удивленно взглянула на дочь. И та поняла: должно быть, в первый раз она открыто признала, что отношение матери к Фрэнку — это действительно любовь. А не самообман или начало старческого маразма.
— По-моему, это началось в тот день, когда он устанавливал на кухне новое оборудование, — мягко улыбнулась Дженис. — Сама знаешь, как мы всегда мечтали о таких кранах, какие у нас сейчас. — (Да, действительно, что-то такое припоминаю, подумала Эбби.) — Фрэнк отключил воду, а тут, как назло, мне ужасно захотелось кофе. Тогда он налил мне чашку из своего термоса. Мы сели и немного поболтали… — Голос Дженис стал тише. Лицо чуть порозовело. Глаза приняли мечтательное выражение.
«Боже ты мой, как романтично!» — чуть не ляпнула, Эбби, но вовремя удержалась от саркастического замечания. Интересно, а что бы ответила она сама, поменяйся они с матерью ролями и спроси та у нее, когда она впервые обнаружила, что ее влечет к Флинну? Может быть, в тот день, когда она увидела его акварель в Эштон-корте? Или когда увидела, как он ухаживал за розами в саду Флоры Пемброук? С обнаженной грудью и разгоряченный… Или это произошло гораздо раньше, еще в школьные годы, когда она стала мишенью его карикатур?
— Хотя, по-моему, если бы я не сделала первый шаг… — продолжала размышлять вслух Дженис. — А знаешь, я передумала. Пожалуй, лучше съезжу не к портнихе, а в клуб садоводов. А ты, значит, в Чендлер-колледж?
— В принципе да, но сейчас пока рановато: библиотека еще не открыта. — Эбби огляделась и быстро приняла решение: — Подкинь меня к кладбищу, хорошо?
— Как скажешь. — В глазах Дженис промелькнуло выражение озабоченности.
— Не волнуйся! Все в порядке, мама, — ответила Эбби на невысказанный вопрос.
Дженис промолчала и даже постаралась весело улыбнуться на прощание, но скрыть беспокойство все-таки не смогла: глаза все выдали.
Стояло, прекрасное июньское утро. Но в воздухе уже ощущалось приближение полуденного зноя. Когда Эбби взобралась наконец на вершину холма, где располагалось кладбище, она больше всего жалела о том, что не оставила внизу свой кейс.
Сирень, которую она положила в прошлый раз на могилу отца, по-видимому, завяла, и ее убрали. Новый букет с крупными шелковистыми гроздями, принесенный Эбби, оказался не единственным украшением могилы Уоррена Стэффорда. Возле высокого гранитного надгробья появился маленький куст с глянцевыми сердцевидными листьями. Наступит весна, и весь он покроется густой массой лиловых цветов с крепким дурманящим запахом.
— Сирень, — прошептала Эбби и опустилась на траву, чтобы лучше разглядеть куст.
Она растроганно смотрела на зеленые прутики, и сердце ее наполнялось целительным теплом. Наверно, ничто другое не смогло бы вызвать в ней столь резкую перемену настроения. Дом Уоррена Стэффорда пустеет, его новые владельцы, вероятно, захотят придать саду совсем другой вид и вырубят посаженные отцом бесценные кусты сирени. Пусть рубят, если им так хочется! До тех пор пока Уоррена помнят — не святым, не злодеем, а нормальным человеком, сильным и талантливым, — все это неважно.
И когда некоторое время спустя Эбби уходила с кладбища, на душе ее было удивительно легко, дорога сама бежала ей навстречу, и портфель казался пушинкой.
Подходя к дому Кэмпбеллов, Эбби услышала жужжание электрической пилы. Через минуту она увидела Фрэнка. Услышав ее шаги, тот обернулся:
— Добрый день, Эбби.
— Что вы тут делаете во дворе?
— Книжные полки, — приветливо объяснил отец Флинна и нагнулся над доской со складным метром. — И миссис Кэмпбелл довольна: в доме нет ни стружек, ни пыли, и мне хорошо: дышу свежим воздухом. — Он посмотрел в чертеж и, вынув из кармана карандаш, что-то отметил на доске.
