Суворов - [4]

Суворов вышел на задворки,

Там запоздавшие: одни

Белили второпях ремни,

Другие штопали опорки.

Какой-то рослый новобранец,

Вспотевши, расстегнув мундир,

Никак не мог засунуть в ранец

Дарёный жителями сыр.

«Не можешь, немогуузнайка!

Ну, ладно, счастье, брат, твоё,

Что мне попался. Сыр подай-ка

Да крепче в пол упри ружьё».

Суворов, как татарин, важно

Приготовляющий шашлык,

Взял сыр, слезящийся и влажный,

И насадил его на штык.

«А коли будут разговоры,

Начнёт тебя бранить сержант,

Скажи ему, что сам Суворов

Отвёл штыки под провиант».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Последний егерский отряд

Поспешно втягивался в горы.

Почти над каждым из солдат,

Как раз на штык пришедшись впору,

Слезами молча обливаясь,

Изнемогая от жары,

Шагали в ногу, не сбиваясь,

Русско-швейцарские сыры.

3

Уже в горах ему сказали,

Что путь на Сен-Готард закрыт.

Он огляделся — грозный вид!

По скалам в пропасти сползали

И пропадали облака.

Внизу орёл парил устало,

И узкая, как нож, река,

С камней срываясь, клокотала.

Тогда, оборотясь к солдатам,

Он крикнул: «Русские снега

От нас далёко. Что ж, ребята,

Возьмём хоть эти у врага».

Старик шутил, но всякий знал:

Коль шутит он, так жди, что скоро

Махнёт рукой, подаст сигнал

Напропалую через горы.

Фельдмаршал наш — орёл-старик,

Один грешок за ним — горячка:

Хоть на локтях, хоть на карачках

Ползти заставит напрямик.

Он на биваке дров достанет,

Из-под земли харчи найдёт,

Зато беда — кто в бой отстанет,

В атаку мешкотно пойдёт.

Под ядрами, не дуя в ус,

На роту роту полк уложит

И полк на полк, пока доложат,

Что тыл нам показал француз.

При Нови жаркий приступ был.

Мы трижды их атаковали.

Они нас трижды выбивали.

Завидев полк, идущий в тыл,

Старик примчал в одной рубахе;

Слетев с казацкого седла,

Перед полком, молчавшим в страхе,

Катался по земле со зла.

…Что ж, мы пошли в четвёртый раз

И взяли Нови!.. Шли солдаты,

Сержант припоминал Кавказ,

Где он с полком бывал когда-то.

Кусая ус, седой капрал

Глядел на выси Сен-Готарда

И новобранцам бойко врал,

Что заготовлена петарда,—

Вот как забьют да запалят…

Скользя, взбираясь вверх по тропке,

Суворов объезжал отряд;

На вьючной лошади, в коробке,

Везли и жезл и ордена, —

Они нужней ему в столице.

С одним Георгием в петлице,

В мундире грубого сукна,

Он проскакал вперёд по мосту.

Дощечки тонкие тряслись.

Свистали пули. Аванпосты

Уже с французами сошлись

И первый натиск задержали

Так начинался Сен-Готард.

Костров, иль господин Державин,

Или иной российский бард

Уже пальбу отсюда слышит

И, вдохновением горя,

Уже, наверно, оду пишет,

С железной лирой говоря:

«Се мой (гласит он) воевода!

Воспитанный в огнях, во льдах.

Вождь бурь, полночного народа,

Девятый вал в морских волнах».

Средь воинских трудов суровых

Фельдмаршал муз не забывал.

Пиите бедному, Кострову,

По сто червонцев выдавал,

И все эпистолы и оды,

Всё, в чем пиита льстил ему,

В секретном ящике комода

Хранилось в кобринском дому.

По чёрным скалам стлался дым,

Уж третий час, как батальоны

Вслед за фельдмаршалом своим

Карабкались по горным склонам.

Скользили ноги лошадей,

Вьюки и люди вниз летели.

Француз на выбор бил. Потери

Давно за тысячу людей.

Темнело… А Багратион

Ещё не обошёл французов.

Он, бросив лошадей и грузы,

Взял гренадерский батальон

И сам повёл его по кручам

Глубоко в тыл. Весь день с утра

Они ползли всё ближе к тучам;

Со скал сдували их ветра,

С откосов обрывался камень,

Обвал дорогу преграждал…

Вгрызаясь в трещины штыками,

Они ползли. Суворов ждал.

А время шло, тумана клочья

Спускались на горы. Беда!

Фельдмаршал приказал хоть ночью

Быть в Сен-Готарде. Но когда

Последний заходящий луч

Уже сверкнул за облаками,

Все увидали: выше туч,

Край солнца зацепив штыками,

Там, где ни тропок, ни следов,

От ветра, как орлы, крылаты,

Стоят на гребне синих льдов

Багратионовы солдаты.

4

Француз бежал. И на вершину.

Пешком взобравшись по горе,

У сен-готардских капуцинов

Заночевав в монастыре,

Суворов первый раз за сутки

На полчаса сомкнул глаза.

Сквозь сон ловил он слухом чутким,

Как ветер воет, как гроза

Гремит внизу у Госпиталя.

Нет, не спалось… Затмив луну,

По небу клочья туч летали.

Он встал к открытому окну,

В одном белье и необутый.

Холсты палаток ветер рвал,

Дождь барабанил так, как будто

На вахтпараде побывал.

Нет, не спалось… Впервые он

Такую чувствовал усталость.

Что это? Хворь иль скверный сон?

И догадался: просто старость.

Да, старость! Как ни говори,

А семь десятков за плечами!

Всё чаще долгими ночами

Нетерпеливо ждёт зари;

И чтоб о старости не помнить,

Где б штабквартира ни была,

Завешивать иль вон из комнат

Велит нести он зеркала.

«Послушай, Прошка!» Всё напрасно,

Как ни зови — ответа нет.

Лишь прошкин нос, от пьянства красный,

Посвистывает, как кларнет,

И всем бы ты хорош был, Прохор,

И не было б тебе цены,

Одно под старость стало плохо:

Уж больно часто видишь сны.

И то ведь правда: стар он стал —

То спит, то мучится одышкой,

И ты давно уж не капрал,

И Прошка больше не мальчишка.

И старость каждого из вас

Теперь на свой манер тревожит:

Один — сомкнуть не может глаз,

Другой — продрать никак не может.

Из темноты, с доски каминной,

Вдруг начали играть часы.

Сперва скрипучие басы

Проскрежетали марш старинный,

Потом чуть слышная свирель

В углу запела тонко-тонко.

Суворов вспомнил: эту трель