Суворов и Потемкин - [113]

Маститый страж страны державной,

Смиритель всех ее врагов,

Сей остальной из стаи славной

Екатерининских орлов [232].

История вынесла свой приговор в 1812 г.: русский народ и его армия разгромили завоевателя, слывшего непобедимым, спасли народы Западной Европы от наполеоновской тирании. С подъемом патриотического чувства связывались надежды на коренные реформы России и прежде всего на отмену крепостного права.

Но император Александр не воспользовался благоприятным моментом. С оглядкой он провел освобождение крестьян в остзейских губерниях и остановился. Сказались непомерные международные обязательства, взятые от имени России в посленаполеоновской Европе: заботы «Священного союза», устройство «Царства польского» отвлекали силы и внимание от коренных преобразований дома. Парализовав деятельность реформаторов, Александр I по сути дела спровоцировал активность радикальных элементов среди дворянства.

Восстание декабристов вызвало ответную волну реакции и заставило правительство Николая I, понимавшего необходимость отмены крепостного права, прибегнуть к охранительным мерам. Крестьянская реформа прорабатывалась в глубокой тайне специальным комитетом без участия общественности. Торжество реакции надолго определило отношение правящих кругов к армии. Еще Александр I начал насаждать муштру и палочную дисциплину, как средство подтянуть военных, «избаловавшихся» за границей. Лучшие офицеры и генералы пытались противостоять новому натиску гатчинцев. Знаменитый генерал М.Ф. Орлов, подписавший от имени русского царя акт капитуляции Парижа, в приказе по 16-ой пехотной дивизии писал: «Обратимся к нашей военной истории: Суворов, Румянцев, Потемкин, все люди, приобревшие себе и отечеству славу, были друзьями солдат и пеклись об их благосостоянии. Все же изверги, кои одними побоями доводили их полки до наружной исправности, все погибли или погибнут» [233]. Вскоре Орлову, как многим другим заслуженным героям Отечественной войны пришлось покинуть армию. На их место выдвигались фрунтовики, солдафоны — ведь Александр Павлович, как и его преемник Николай Павлович, были гатчинцами, ставившими форму выше духа. Отказаться от Суворова — символа непобедимости русской армии — было невозможно. Но невозможно было принять созданную им вместе с Румянцевым и Потемкиным систему обучения, воспитания и боевого использования войск, основанную на широком почине каждого солдата и офицера. Поэтому в новых жизнеописаниях Суворова наметилась тенденция приглушить конфликт полководца с гатчинцами, с Павлом I, и, напротив, раздуть вымышленную вражду к нему Потемкина и даже Румянцева.

Окончательно версия о завистливом враге Суворова — «всесильном временщике» Потемкине сложилась в 40-е годы под бойким пером Полевого. Искусно драматизировав очаковскую размолвку, Полевой подхватил и обыграл версию о столкновении Суворова с Потемкиным после Измаила — анекдот, впервые рассказанный через 25 лет после самой встречи в Яссах. Зато конфликт с Павлом, закончившийся опалой и ссылкой, был подан в высшей степени дипломатично. «Пылкий в гневе, но великодушный» император «по-царски умел сознаваться в ошибках,.. Несколько слов его с Суворовым в одно мгновение могли разрушить все коварные умыслы врагов»,— пишет Полевой, рассказывая о кончанской ссылке.

А вот как подается возвращение опального полководца из Новгородской глуши в Петербург: «Царь-рыцарь... милостью и ласкою будто хотел наградить Суворова за претерпенные им страдания». И, наконец, последняя опала, ускорившая смерть Суворова: «Сердце царево в руце Божией»,— говорил мудрый царепевец. Не смеем разгадывать, какие причины внезапно изменили милости и благорасположение императора Павла. Не было ли здесь тайного умысла врагов, клеветавших на великого человека» [234].

Пристрастный тон Полевого очевиден. Не случайно в своей «Истории Суворова» Полевой не решился привести письмо Александра Васильевича Попову со словами: «Долгий век Князю Григорию Александровичу!.. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек! Щастье мое за него умереть!» Письмо, отысканное и опубликованное самим же Полевым десятью годами раньше [235].

Разумеется, полностью исказить роль Потемкина в отечественной истории было невозможно. Его значение для юга России было неоспоримо, что прекрасно понимало большинство образованных русских людей. В 1836 г. в Херсоне был открыт памятник Потемкину, изваянный знаменитым И. П. Мартосом. На страницах журналов нередко появлялись письма и документы князя Таврического, его переписка с Суворовым и другими деятелями екатерининского века. Были и попытки создать биографии Екатерины II, Потемкина, Румянцева, Суворова. Но все эти попытки носили наивный характер, соответствующий уровню развития исторической науки.

Пробелы нашей истории заполнялись иностранными авторами. Не без участия таких сочинителей, как Ж. Кастера, К. Массон, уже упоминавшийся Гельбиг, европейский мир знакомился с екатерининским веком. Большинство этих «знатоков» писали с определенными политическими целями: ослабить влияние нашей страны на международные дела. Вершители политических судеб Европы и прежде всего Англия старались после сокрушения наполеоновской империи понизить роль и влияние самой сильной державы континента. Не случайно в трудах западноевропейских историков создается версия об агрессивности России, ее угрозе Европе, о враждебности русских просвещению и прогрессу. Так, например, еще Кастера описывал в своем многотомном «труде», посвященном разбору царствования Екатерины, как Суворов в Первую турецкую войну бросился в ряды янычар, убил несколько человек, отрезал им головы, наполнил головами мешок, который высыпал у ног своего начальника.