Суворов и Кутузов - [12]

– Пропал наш «скоропостижный» король, – сказал Салтыков, нетерпеливо шагавший по холму.

– Его величество обходит нас, – заметил Вильбуа.

Лаудон чуть сощурил свои большие умные глаза:

– О да, несомненно!

– Король ищет, откуда бы нас побольнее укусить, – говорил Салтыков, – да что-то не может выбрать места. Должен же он откуда-нибудь показать свой длинный нос – ведь скоро полдень!

В окопах и на батареях центра и правого фланга, куда не долетали прусские ядра, тоже подтрунивали над немцами:

– Потерялся пруссак!

– Как зашел в лес, так и заблудился!

– Он в своем царстве да заблудился, тогда что же нам делать?

– Вон Петрушка наш в бору у лесника дочку высмотрел. Полную неделю к ней бегал, штиблеты казенные изодрал, а ничего, ни разу не блудил!

Наконец на Малом Шпице показались пушки. С Клейстберга, искусно укрытая кустами, заговорила батарея.

– Ваше сиятельство, там пехота и конница, – доложил глядевший в трубу князь Волконский.

– Вижу, вижу! Наконец-то, голубчики! Заждались вас, – ответил Салтыков.

– Сейчас они атакуют наш левый фланг, – сказал Фермор.

– А я думаю, – возразил Салтыков, – не атаковал бы он с правого! Надо заставить его величество остановиться на левом!

Салтыков отнял трубу от глаз и обернулся к группе штабных офицеров.

Небольшой худощавый подполковник Суворов был расторопнее всех.

– Александр Васильевич, голубчик, – обратился граф к Суворову, – скачи на Большой Шпиц к Бороздину, пусть-ка он поскорее зажжет брандкугелями[23] деревню.

– Слушаю-с, ваше сиятельство!

Суворов кинулся к казаку, который держал его коня. Конь, спасаясь от надоедливых оводов, без устали мотал головой.

У батареи Бороздина Суворов на всем скаку осадил своего донца. Высокий сухощавый бригадир Бороздин с группой офицеров наблюдал за атакой Мельничной горы, которая обстреливалась пруссаками уже с трех сторон.

– Его сиятельство приказал зажечь Кунерсдорф, – сказал Суворов и отъехал в сторону от батареи.

Суворову хотелось посмотреть, как зажгут Кунерсдорф. Артиллеристы давно стояли по обеим сторонам гаубиц, каждый на своем месте: кто у ганшпига,[24] кто с прибойником, кто у фитиля. Между орудиями и зарядными ящиками томились в ожидании подносчики снарядов с кожаными сумками через плечо.

– Брандкугелями по деревне! – зычно крикнул Бороздин.

Офицеры, окружавшие его, заторопились к своим орудиям…

Послышалась команда:

– Во фрунт!

Солдаты, стоявшие по обе стороны гаубиц, повернулись по команде лицом к орудиям.

– Бери принадлежность!

– Картуз!

Один миг – и картуз с порохом исчез в дуле. Прибойник прибил его до отказа.

Офицеры, наклонившись над единорогами, проверяли, правильно ли они наведены.

– Пали!

Все солдаты отступили на шаг от орудий.

Раздался оглушительный грохот. Волна воздуха качнулась назад. В лицо ударило гарью. Донец Суворова заиграл на месте, вскинув голову и нетерпеливо переступая ногами.

Дым понемногу рассеивался.

Суворов глянул вниз, в долину. Кунерсдорф горел в нескольких местах. Крытые соломой добротные избы сразу занялись огнем. При ослепительно ярком свете полуденного солнца это резвое, буйное пламя потеряло свой зловеще багровый цвет, каким привыкли видеть его ночью. Сейчас пламя было какое-то странно желтое, бледное. В клубах густого черного дыма оно едва было видно на солнце.

Из деревни к лесу бежали несколько человек.

Большинство жителей Кунерсдорфа еще с вечера убрались со скотом и пожитками во Франкфурт.

Суворов повернул донца назад. Отъезжая, он еще раз услышал знакомое:

– Картуз!

И еще раз все потонуло в грохоте.

– Здорово садят! – восхищались пехотинцы второй линии, мимо которых ехал Суворов.

– Горит-то как, ровно от молоньи!

– Глянь, Митрий, вон, у березы, та изба занялась, где нас с тобой старуха ни за что изругала, помнишь?

Суворов спешил на Еврейскую гору. Ему хотелось скорее вернуться к Салтыкову: может быть, главнокомандую-щий пошлет его с каким-либо поручением туда, в самую гущу боя.

В овраге между Большим Шпицем и Еврейской горой Суворов встретил австрийских гренадер – Лаудонов и Бранденбургский полки – и гусар Коловрата и Витенберга. Они направлялись на Большой Шпиц в подкрепление Румянцеву.

В самом же овраге расположились русские – Киевский, Казанский, Новотроицкий кирасирские полки и Чугуевский казачий.

– А где же остальная конница? – спросил Суворов у казачьего сотника, поняв, что Салтыков спешно произвел перегруппировку.

– Драгуны и конногренадеры пошли в тот овраг, в Кунгрунд, а гусары остались в резерве.

– Все там же?

– Да, здесь, за правым крылом, – махнул нагайкой сотник.

Когда Суворов подскакал к палатке главнокомандующего, Салтыкову уже было не до Кунерсдорфа. Салтыков и вся его свита, не отрываясь от зрительных труб, с волнением следили за тем, как пруссаки атакуют левое крыло князя Голицына.

Соскочив с коня и бросив поводья казаку, Суворов тоже стал смотреть. Он впервые был в сражении. Впервые видел в действии знаменитую армию прусского короля.

Несмотря на сильный огонь голицынских войск, пруссаки уступами шли в атаку. По ровному полю двигались к Мельничной горе правильные ряды прусских гренадер. Высокие, плотные гренадеры шли плечом к плечу крепкой, сплоченной стеной. Когда кто-либо из этих великанов падал, на ходу сраженный пулей, строй не нарушался: ряды тотчас же смыкались, и вся эта непоколебимая, грозная стена продолжала так же безостановочно и неуклонно двигаться вперед.