Суровый берег - [44]
Только теперь капитана осенила догадка. Вспомнились вдруг слова Асафа, которые он принял за бред, обещание Ирины… Он бросил на пол пояс, который только что расстегнул, и быстро подошел к постели. Мальчик был еще очень худенький, стриженая голова изменяла знакомые черты, но Комаров узнал сына. Глубоко взволнованный, стоял он перед спавшим мальчиком и растерянно перебирал пальцами занавеску. Он даже забыл поблагодарить Ирину.
Свет в лицо разбудил Борю. Он проснулся, сел на кровати. Затем, увидев незнакомого военного, быстро-быстро подтянулся к Ирине и крепко взял ее за рукав.
— Это твой папа, Боря, — сказала девушка, смущенная его порывом. — Узнал?
Мальчик повернул голову, недоверчиво и внимательно поглядел на Комарова. Потом на лице его появилась улыбка.
— Узнал, — ответил он, отпуская Ирину. — Ты уже пришел с войны?
Комаров взял его на руки, молча поцеловал в лоб. Говорить он не мог…
Ирина тихонько вышла из палатки. Над дальним берегом поднималась луна, огромная и золотая, искристая дорожка вела к ней через озеро. Кругом было пустынно и тихо, лишь из палатки доносился счастливый голос мальчика…
Часа два спустя Комаров возвращался в поселок. Неожиданная радость от встречи с сыном, глубокая благодарность девушке, беспокойство о дальнейшей судьбе Бори вытеснили на время все огорчения и заботы, но по мере приближения к берегу они снова овладели его мыслями, и капитан не заметил, как отклонился в сторону от островка. Он хотел повернуть обратно, чтобы сообщить коменданту о том, что узнал в палатке, и в этот момент увидел свежий след лыж бандита. Букалов, как видно, догадался о погоне и теперь спешил убраться подальше.
Вся ненависть, возникшая еще при первой встрече в Ленинграде, горе у постели умирающего Рахимбекова, а главное страх за оставшихся в палатке и опасение, что бандит может уйти, соединились теперь в одно желание: догнать Букалова во что бы то ни стало, даже если придется блуждать всю ночь. Укрепив лыжи и расстегнув полушубок, чтобы легче двигаться, он яростно налег на палки.
Примерно через час Комаров заметил Букалова. Тот шел наискосок к берегу. След его лыж был ровным, с тем же характерным нажимом здоровой ноги, но немного позже капитан убедился, что с лыжами большелицего не вполне благополучно. След часто прерывался и на остановках был взрыхлен. Становилось похожим на то, что хромоногий чинил крепления.
Это обстоятельство придало еще больше уверенности Комарову, и он решительно пошел наперерез. Но зато и большелицый, заметив погоню, теперь основательно убыстрил ход. Несколько минут расстояние не увеличивалось и не уменьшалось, потом Букалов остановился и на некоторое время пропал из вида. Вглядываясь в темноту, Комаров различил его за сугробом. Сидя на корточках, бандит чинил лыжу.
Если бы у Комарова была винтовка, он мог бы стрелять — так сократилось теперь расстояние, отделявшее его от Букалова. Наконец, тот поднялся и снова сделал попытку уйти. Видно было, как сгибалось и разгибалось его большое, грузное туловище. Но расстояние все укорачивалось, и большелицый в конце концов понял, что усилия его напрасны. Он вдруг круто затормозил и стал.
«Ну вот», подумал Комаров, чувствуя, как на секунду остановилось неистово колотившееся сердце.
Пятьдесят метров, тридцать, двадцать… Потом Букалов откинулся в сторону, взмахнул рукой, — и яркий блеск разорвавшейся гранаты ослепил Комарова.
…Когда он очнулся, то увидел, что лежит в снегу, а рядом, спиной к нему, Букалов привязывает его лыжи.
«Теперь не уйдет», очень четко и спокойно пронеслось в сознании Комарова, и он так же спокойно вынул револьвер. Ранен ли он, цел ли — он не думал и только чувствовал, что сейчас все будет кончено.
— Ну, сволочь, — сказал он громко и, когда ошеломленный бандит оглянулся (он думал, что Комаров мертв), выстрелил несколько раз подряд в его большое, мерцающее, как снег, лицо.
Глава девятая
Рота была выстроена на поляне. Кругом тянулся лес — красноствольные сосны и дремучие ели, засыпанные снегом, непроходимая гущина, сквозь которую пробили трассу. Высокий снежный вал пересекал поляну, за валом уже шли машины. Многокилометровая просека сократила дорогу к озеру вдвое и с завтрашнего дня вступала в эксплоатацию. Подполковник Медведько приехал проверить работу.
Рота уходила на другое задание.
— Нескоро зарастет тропка-то, а? — говорили в строю, и кто-то из бойцов, притопывая от холода, отвечал:
— А и зарастать незачем. После войны весь край этот дорогами порезать должны. Глухомань да болота кругом непройденные.
— Эх, куда кинул — после войны! У нас один Степанченко за зиму все их поделает. Гляди, половину ватников своих уже снял, жарко стало.
Но шутили слабо. Всего два дня назад вернулся Комаров, сообщил о смерти Рахимбекова и привез нового командира роты. С окончанием лесной дороги самого Комарова отзывали в Ленинград.
Несколько дней только об этих событиях и говорили в роте, жалели Асафа, но еще больше печалились об уходе Комарова. Рахимбекова не вернешь, а другого такого командира, как Комаров, пожалуй, у них уже не будет.
Они искренне рады были, когда Степанченко рассказал, что капитан нашел сына, желали ему всякой удачи.
