Суровый берег - [20]

Рахимбеков ехал в открытом кузове. Тревоги последних дней, беспокойство за Комарова и бывшую свою роту, вынужденное сиденье в Коккарево, гибель людей и машин сменились сейчас бодрым и приподнятым настроением. С освобождением Тихвина дорога сокращалась почти наполовину, а новый приказ Военного Совета, который передали ему в штабе для Комарова, говорил о том, что участок их работы приобретал первостепенное значение. Войска фронта продолжали наступать, и может быть, перевалочная база станет еще ближе.

«Район мостов» миновали благополучно. Через трещины снова были проложены мостки. Дорогу расчистили, зато дальше все чаще и чаще стали попадаться наметы, появившиеся уже после работы аварийных бригад. На середине озера дул сильный ветер, заносивший трассу мягким, еще не слежавшимся снегом, пропадали усилия многих десятков людей. Тяжелые снегоочистители пустить было нельзя — лед не выдерживал тракторов, а сколоченные наспех деревянные треугольники, влекомые парой коней, брали по верхам и не могли очистить трассу до льда.

Рахимбеков уже давно вылез из кузова, с лопатой в руках помогал откидывать снег, но машина пробивалась медленно, впереди стояло еще много застрявших грузовиков, и он решил итти пешком. Хорошее настроение его снова сменилось беспокойством и опасениями. Какие нечеловеческие трудности еще предстоят на этой дороге, в особенности, когда начнутся метели и постоянные снегопады!

Думая о роте, втайне он все еще опасался, что без него там обязательно случится что-нибудь плохое. Это был его дом, его семья, ведь ничего и никого у него больше не было. И, может быть, потому иной раз он так сурово обходился со своими людьми.

Проходя мимо машин, он заметил на многих из них фигуры людей, закутанных в одеяла, в платки, в какое-то теплое тряпье. Люди неподвижно сидели в открытых кузовах. Лица у всех были опухшие, зеленовато-бледные, с темными губами. Это эвакуировались семьи военнослужащих из Ленинграда. От стужи и ветра они окоченели, но вылезть из кузова, согреться у них не было сил.

На трассе Рахимбеков увидел Медведько. Подполковник помогал водителю вывести на лед буксовавшую легковую машину. Тяжелый, в сбившейся набок ушанке и в распахнутом полушубке, он плечом толкал «эмку» и свирепо отогнал дорожников, сбежавшихся от других машин ему на подмогу. Потом, стоя на подножке, укатил вперед.

Уже близился вечер, когда Рахимбеков подходил к восточному берегу. Чернели на чистом снегу деревенские избушки, высоко в небе гудел вражеский разведчик, били зенитки. Клубочки разрывов вспыхивали то там, то здесь и долго не исчезали. Как видно, стреляла не одна батарея, но огонь был редкий и слабый, и самолет спокойно производил съемку. Завтра немецкие батареи снова начнут обстрел.

Часть машин все же одолела наметы и километрах в трех от берега догнала Рахимбекова. Сзади ехал большой крытый фургон, наподобие тех, что служили в городе для перевозки хлеба.

Рахимбеков узнал машину. В ней находилась семья какого-то пожилого майора, сидевшего в кабинке рядом с водителем. Дверцы фургона были закрыты снаружи на задвижку, оттуда все время доносился детский плач.

Рахимбеков вспомнил, как этот майор бегал по деревне с бутылкой, пытаясь достать молока, а потом, отчаявшись, наполнил бутылку теплой водой, как часто он открывал дверцы и спрашивал о чем-то сидевших внутри фургона, как тщательно закрывал дверцы, оберегая тепло. Лицо у него было темное, усталое. Видимо, он очень измучился за дорогу от Ленинграда.

Сейчас, подъезжая к берегу и миновав самое трудное, он, наконец, уснул. Сквозь стекло кабинки было заметно, как покачивается его голова с открытым, обросшим серой щетиной ртом. Машина шла по чистому гладкому льду, все ближе и ближе приближаясь к берегу.

И вот тут произошло несчастье. Посторонившись и пропустив мимо себя грузовик, Рахимбеков вдруг услышал треск, под ногами обозначились ледяные изломы. Он невольно отскочил в сторону, только и успев заметить, как шедший последним фургон неожиданно осел, повалился набок и ушел под лед.

Выпрыгнувший из кабинки водитель быстро-быстро отползал в сторону. Остальные машины отошли уже далеко.

Когда спустя полчаса Рахимбеков привел аварийный отряд, выяснилось, что фургон затонул на неглубоком месте. Крышу его тотчас же прорубили топорами. Но спасти никого не удалось. Баграми вытащили три женских трупа, один детский. Последним извлекли майора. Пальцы его закоченели на дверной ручке. Вероятно, он пытался открыть дверцу…

Уже совсем стемнело, когда Рахимбеков добрался до бывшего помещения роты. Но Комарова и бойцов там не было. Они тоже ушли в день шторма.

Глава девятая

Давно потерялись очертания островка, не видно стало звезд. В кромешной тьме дул ветер, и с каждой минутой он усиливался. Казалось, кроме ветра и тьмы, ничего не было в мире, и лишь в осатаневшем свисте и мраке изредка слышался плеск воды, выступившей поверх льда. От сильного ветра машина скользила в сторону.

— Включи фары, — сказал Комаров водителю.

Узкий, притемненный маскировочными щитками свет озарил на мгновенье гладкий бесснежный лед, брызги воды, швыряемые на радиатор, непроглядную, гудящую темень. Высунувшись из кабины, Комаров долго всматривался во все стороны, надеясь уловить какой-либо сигнал, но кругом была все та же бушующая чернота и стужа.