Суровый берег - [19]
Понурый и расстроенный, Рахимбеков поблагодарил за чай, отошел к печке. Он решил просидеть здесь всю ночь, может быть, все же придет командир бригады. А если нет, завтра придется уехать. Связаться по телефону с Комаровым оказалось невозможным — где-то был поврежден провод, и в такую бурю его не починить до утра.
Командиры остались сидеть за столом и тоже умолкли. Теперь явственно слышался свист ветра за окном, хлопало одеяло, мигало и вытягивалось пламя коптилки. Внезапно оно метнулось, пыхнуло и чуть не погасло. Дверь из коридора вдруг отворилась, и в комнату вместе с клубами пара ввалился высокий, грузный, в расстегнутом на груди белом полушубке военный. Он был в ушанке, сдвинутой набок, огромных валенках, с двумя револьверами. Один в кобуре, второй — маузер — торчал из-за пазухи. Бритое одутловатое лицо вошедшего было мрачно.
Буркнув приветствие, он на минуту остановился, разглядывая помещение, затем двинулся вперед.
— Вам куда? — поднимаясь с места, спросил помощник.
— К вам.
Не обращая внимания на сидевших, он направился прямо к двери, ведущей во вторую комнату. На петлицах его гимнастерки, выглядывающих из-под воротника полушубка, виднелись эмалевые знаки различия. Звездочка ушанки торчала над ухом. Взъерошенный и большой, страдающий одышкой, он был похож скорее на лесного воина, чем на кадровика.
— Товарищ старший лейтенант, — не выдержал Петя. — Надо привести себя в порядок. Вы куда попали?
— Да неужели? — невозмутимо сказал военный. Он остановился, поглядел внимательно на строгого Петю, на остальных, поправил шапку. После этого, даже не постучавшись, открыл дверь.
— Верзила, — сказал адъютант, — фронтовик, тоже. Не хотелось только связываться…
— А я бы на вашем месте и не связывался, — спокойно ответил помощник начальника штаба. — Особенно с подполковником.
Петя растерялся. Рахимбеков даже издали заметил, как покраснел юноша.
— У него же три кубика, — пробормотал он смущенно.
— Три шпалы. Надо хорошенько смотреть, адъютант.
Несколько минут Петя не мог прийти в себя, да и остальные были, видимо, озадачены поведением и сравнительно большим званием посетителя, явившегося неизвестно откуда и по какому делу.
Между тем за стеной раздавался густой и резкий голос незнакомого командира. Начальник штаба молчал, его словно не существовало.
— Комиссия… — определил начфин и покачал головой. — Пойдут теперь скрипеть перья.
— Поскрипят и уедут, — хмуро ответил капитан. — Только время отнимут. Не это нам нужно…
За стеной неожиданно стало тихо, потом шевельнулась дверная ручка и послышался громкий уверенный голос приезжего:
— Веди.
Дверь в канцелярию отворилась, и первым вышел низенький майор — начальник штаба, видимо очень взволнованный и еще не совсем очухавшийся. За ним медленно переступил порог подполковник. Он был сейчас без шапки, бритая голова его лоснилась.
— Товарищи, — сказал начальник штаба. — Вот наш новый командир бригады. Назначен лично товарищем Ждановым.
Шторм продолжался еще двое суток, и все это время Рахимбеков провел на западном берегу озера. Новый командир бригады подполковник Медведько мобилизовал всех своих и чужих командиров, застрявших на переправе, организовал поиски отбившихся машин.
Связь с Комаровым старшему лейтенанту установить не удалось, Рахимбеков узнал лишь, что рота накануне бури находилась еще на месте. Может быть, они решили переждать непогоду. Он пошел к Медведько.
— Разрешите, товарищ подполковник, отбыть к своим, — сказал он, стараясь говорить решительно.
Командир бригады даже не обернулся. Он стоял одной ногой на подножке легковой машины и, распялив на камне карту, шарил по ней большим мясистым пальцем.
— Не разрешаю.
Потом, придавив карту, хмуро повернул голову.
— Возьми троих бойцов и прощупай под берегом до Осиновца. Доложишь вечером.
Рахимбеков козырнул и отошел. Спорить было нельзя. Медведько уже расстрелял начхоза, отказавшегося выдать водителям новые валенки, прострелил баллоны шоферу городской машины, который побоялся спуститься на лед и хотел удрать. Всю ночь подполковник ходил по землянкам, где расположились люди бригады, ничего не требовал и не просил, как делал это прежний начальник, а просто садился у печки, молча курил, потом шел в следующую. А утром командиры рот, у которых люди находились в плохих условиях, были смещены и отправлены вместе с дорожниками ставить вешки.
— Меня послал сюда Жданов, — сказал он медленно, с одышкой. — «Дорогой жизни» назвали наш участок… Чуете?.. — рявкнул он и ударил кулаком по столу.
Только на пятый день пребывания в Коккарево Рахимбеков получил разрешение вернуться к своим. Шторм натворил немало бед. Двое суток вовсе не было переправы, снесло временные мостки на трещинах, машины оказались раскиданными по всей губе, часть из них пропала без вести. Медведько снарядил аварийные бригады, послал на розыски, сам на своей «эмке» объехал южные участки озера.
Шторм закончился снежным бураном. Теперь вся Ладога лежала тихая, умиротворенная, белая до самого горизонта. Однако ехать было невозможно. Первые же машины застряли в снежных наметах недалеко от берега и дальше пробиться не смогли. Медведько приказал расчищать трассу лопатами. В этот же день пришло извещение, что у немцев отбит Тихвин.
