Суровые дни - [71]

Илли-хан выглянул наружу, повертел головой и сказал, усаживаясь напротив гостя:

— Г-г-говорите с-с-смело! Все в п-п-порядке!

Приезжий многозначительно погладил свою куцую бородку, солидно покашлял и заговорил, обращаясь преимущественно к Садап:

— Я, сестра, приехал от Борджак-бая. Вчера он с личного разрешения господина хакима встретился с сердаром и беседовал с ним с утра до полудня. Борджак-бай приложил много усилий, чтобы освободить сердара, но господин хаким не согласился. Он сказал: «Нукер сердара поехал в Хаджи-Говшан со специальным поручением и пока он не вернется, не может быть и речи об освобождении сердара». Сколько Борджак-бай ни просил, хаким не согласился, только рассердился. Положение сердара-ага тяжелое, боюсь, как бы не пришлось ему отведать кнута палача. Нужно очень торопиться с помощью… Вот все, что я хотел вам сообщить.

— Пропади он пропадом, этот хаким! — раздраженно ответила Садап. — Две тысячи лошадей велел в Серчешму привести! Где мы столько возьмем?

— Ай, сестра, это говорил гнев хакима! — гость потрогал бородку. — Не стоит из-за этого расстраиваться. Хаким прекрасно понимает, что никто не сдаст лошадей тысячами. Но и вы должны понять, что ему тоже нелегко: из столицы гонец за гонцом приезжает, ферман за ферманом приходит. Что делать остается? А вообще-то хаким — человек добрый и честный, только выводят его из себя такие люди, как сердар Аннатувак или поэт Махтумкули, которые будоражат народ и сознательно толкают хакима на вынужденную жестокость.

— Ч-ч-что вы нам с-с-советуете? — спросил Илли-хан, обиженный, что гость разговаривает только с матерью, а на него, сына сердара, не обращает внимания.

Приезжий хитровато сощурил глаза.

— Я? Ничего. А вот Борджак-бай советует людям сидеть в своих селах и не поддерживать сердара Аннатувака. Он говорит, что нельзя жить, враждуя с государством, которому ты поклялся в верности. Вон в Ак-Кала свалили мост, подняли ненужный шум, а чего добились? Все в панике бегут к Соны-Дагу. Не дай аллах видеть нам такие страдания и разруху, какие творятся сейчас в Ак-Кала! Люди мечутся, не зная, куда спрятаться, сотни убитых, сотни попавших в плен к кизылбашам. На своей спине испытают теперь пословицу: «Не ходи криво — палка есть». Нужно знать свои силы и не плевать на бороду накормившего. Наши, джафарбаи, не вмешались в это дело и теперь живут себе в мире и покое. И вы своим скажите: пусть не трогаются с места! Говорят, господин хаким послал в Тегеран его величеству шах-ин-шаху специальное послание и теперь не будут брать столько много лошадей…

С чайниками в руках вошла вторая жена Адна-сердара. Садап почти вырвала у нее чайники, грубо приказала:

— Обед быстрее готовь! — и повернулась к гостю. — Если бы мы точно знали, что нас минует беда!.. А то ограбят нас дочиста, завезут в чужие края — что делать тогда?

— Пусть это вас не беспокоит, сестра, — сказал гость, улыбнувшись. — Хаким не такой глупый человек, чтобы настраивать против себя весь народ. Он сказал Борджак-баю, что, если гоклены будут сидеть смирно, он, может быть, и освободит сердара. Кроме того вы прекрасно знаете чиновников кизылбашей, сестра, — дайте им кусок побольше, они из камня масло выжмут. Не следует жадничать и скупиться в таком деле. Взятка, говорят, и в рай дорогу проложит. Будете пощедрее, и к вам по-другому отнесутся.

Опережая мать, Илли-хан важно сказал:

— М-м-мы готовы в-в-всего хакима з-з-золотом покрыть! Но народ т-т-трудно с-с-сдержать…

— Почему же? — живо возразил гость, словно только и ждал этого. — Сможете сдержать вполне! Таких подстрекателей, как Махтумкули, видимо, не так уж много. Уберите их — остальные, как наседки, будут сидеть на своем месте.

— А к-к-как их убрать? — сказал Илли-хан. — Отец б-б-был бы здесь!..

— Нет отца, есть другие, у которых подстрекатели тоже под ногами путаются! Аннаберды-хан, Кандым-бай. Ширли-хан… Разве для них смутьяны — не кость в горле? Пусть не сидят по кибиткам, а действуют. Если другие племена не поддержат сердара Аннатувака, кизылбаши ему быстро голову свернут, а люди избавятся от беды… И сердар-ага домой вернется!

Он помолчал, задумавшись. Потом спросил:

— Ну, а у вас как дела идут?

Илли-хан и Садап наперегонки стали рассказывать о совещании в доме Махтумкули, об обещании, данном поэтом Ата-Ёмуту, о предстоящей поездке Илли-хана.

Гость внимательно выслушал и сказал:

— Тогда нам по пути — я тоже собираюсь навестить Аннаберды-хана.

— Слава аллаху! — обрадовалась Садап, не слишком обольщавшаяся дипломатическими талантами сына. — Помогите нам, хороший человек! Пусть ваши старания принесут добрые плоды!

— Постараемся, чтобы принесли, — заметил гость и спросил: — Шаллы-ахуна нельзя ли повидать?

— Нездоровится ему, бедняжке, — горестно вздохнула Садап. — Близко к сердцу принимает все наши беды святой человек. Может быть, лучше на обратном пути повидаетесь?

Прекрасно зная зловредную натуру Шаллы-ахуна, Садап не хотела, чтобы приезжий встретился с ним.

Гость поднялся.

— Ну, тогда, с вашего разрешения, мы отправимся. Как говорится, дорогу одолеет идущий, дело — прилежный.

— Ой, а мы обед поставили! — засуетилась Садап. — Останьтесь!