Суровые дни - [70]

— Возвращайся, сынок, благополучно! Сердару передай привет. А мы немедля пошлем во все стороны гонцов и самое позднее к послезавтрашнему вечеру наши люди будут у вас.

— А м-м-мой отец так и д-д-должен остаться в Астрабаде? — с вызовом сказал Илли-хан.

«Провалитесь вы в преисподнюю — и ты, и твой отец!» — подумал Перман, однако покосился на Садап и промолчал. А Махтумкули спокойно ответил:

— Придется, мой милый, смириться с судьбой.

Садап кинула на поэта ненавидящий взгляд.

— Если разрешите, я поеду! — поднялся Ата-Емут.

Махтумкули протянул ему руку.

— Доброго пути, сынок!

После его ухода, отпив глоток чая, Махтумкули сказал:

— Если сарбазы напали на Ак-Кала, то, видимо, неспокойно и в окрестностях Серчешмы. Враг может появиться с любой стороны. Нужно послать людей в Атрек, Чан-дыр и Сумбар, надо поднять и земледельцев, и скотоводов. Беда грозит всем, и нельзя, чтобы кого-нибудь из наших братьев она застала врасплох.

Мяти-пальван поддержал его:

— Верно говорите, сосед! Надо действовать! Я сам немедля поеду в Атрек. Ягмур пускай отправляется в Чан-дыр и Сумбар. А ты, Илли-хан, бери с собой Тархана и поезжайте к Аннаберды-хану, — твой отец как раз наказал обратиться к нему. Поезжайте и постарайтесь объяснить ему положение дел. Он не должен остаться глухим к общим заботам. Как говорили предки, лучше заблудиться вместе с народом, чем найти дорогу в одиночку… А ты, Перман, собери джигитов из окрестных сел и сегодня же займите ущелье у Серчешмы.

Прислушиваясь к доносящемуся шуму, Ягмур сказал:

— Народу, видимо, надо что-то сказать. Тревожатся ожиданием люди.

— Скрывать от народа ничего не надо! — твердо ответил Махтумкули. — Пусть все, и стар и мал знают, что положение серьезное. Панику поднимать не следует, но все должны быть готовы к тяжелым испытаниям.

Тархан натужно кашлянул и обратился к Махтумкули:

— Нездоровится мне, Махтумкули-ага… Все тело ломит… Если можно, я все ваши поручения буду здесь выполнять, но ехать с Илли-ханом не могу!..

— Только что не было человека здоровее тебя! — неприязненно проворчала Садап. — С чего это вдруг хворь одолела?

— А что ему там делать? — вступился за друга Перман, понимающе покосившись на Тархана. — Разве он авторитет для Аннаберды-хана? Туда бы следовало ахуну-ага поехать, да, говорят, он тоже нездоров… Пусть Илли-хан сам съездит. Если ничего не добьется, то и Тархан там не поможет.

— Пойдемте к народу! — поднялся Махтумкули. — Послушаем, что скажут люди…

Перман задержал Тархана в кепбе. Когда они остались вдвоем, тихо сказал:

— Отсюда иди прямо к нам.

— Не могу! — сердито ответил Тархан.

— Почему?

— Нездоровится!

— Ну-ну, не хитри. Обязательно приходи. Мне нужно кое-что сказать тебе.

— Знаю, что хочешь сказать!

— Если б знал, пошел бы без спора.

Отведя Тархана в дальний угол кепбе, Перман еще тише спросил у него, как он провел ночь. Тархан признался, что видел Лейлу и что она горит желанием бежать отсюда. Затем добавил:

— Перман! Здесь нет для меня человека ближе, чем ты. Скажи откровенно, разве может быть момент удачнее этого, а? Если Илли-хан уедет…

— Приходи к нам, — прервал его Перман. — Там и поговорим. — И поспешил к выходу.

Разговор уже закончился. Все расходились по домам. Махтумкули пристально смотрел на запад и напряженно думал. На него глубоко действовали понурые лица односельчан. Он чувствовал, что положение чрезвычайно трудное. Началось решительное сражение против хитрого, изворотливого и жестокого врага. Было ясно, что кровавые столкновения у Ак-Кала за считанные дни превратятся в большой пожар, который охватит все вокруг. Грянула буря большой силы, поднят меч для решительной схватки за честь и свободу. Судьба теперь должна была решиться на поле битвы.

Илли-хан собирался в дорогу и слушал последние наставления Садап, когда сообщили, что приехал гость со стороны Куммет-Хауза. Прошептав: «Не дай бог беды!», Илли-хан торопливо вышел. На рослом гнедом коне сидел незнакомый человек с небольшой черной бородкой и лицом, сплошь усыпанном веснушками.

— Это дом Адна-сердара? — спросил он, поздоровавшись и осматриваясь по сторонам.

— Д-д-да, это д-д-дом с-с-сердара! — ответил Илли-хан.

— А вы, вероятно, сын сердара, Илли-хан? — догадался приезжий.

Илли-хан подтвердил, недоумевая, откуда чужому человеку известно его имя.

— Значит, я не ошибся, — довольно улыбнулся приезжий и соскочил с коня.

Илли-хан пригласил гостя, но не в свою кибитку, а в кибитку матери, которая с любопытством выглядывала из двери. Гость с достоинством поздоровался, сделав вид, что не заметил открытого лица Садап, от волнения забывшей поднять яшмак, прошел на указанное ему место.

— Долго сидеть нет времени, — сказал он, — я тороплюсь.

— Пожалуйста, говорите, — ответила Садап, забыв о традициях вежливости — не до этого было сейчас. — пожалуйста, если торопитесь, мы вас выслушаем, но… самого сердара нет дома…

— Знаю, сестра! — усмехнулся гость. — Я приехал по поручению человека, видевшего сердара.

— О боже милостивый! — всплеснула руками Садап. — Кто этот человек?

— Здесь больше никого нет? — гость осмотрелся. — То, что я вам скажу, не должно покинуть стен этой кибитки.