Супружеское согласие - [8]

— Эту даму мне представила бывшая герцогиня де Лансак.

Случайно обернувшись к креслу, на котором сидела старуха, барон перехватил многозначительный взгляд, брошенный ею на незнакомку, и хотя с некоторых пор он был с герцогиней в натянутых отношениях, все же решил подойти к ней. Заметив бойкого барона, вертевшегося около ее кресла, бывшая герцогиня лукаво улыбнулась и так выразительно взглянула на г-жу де Водремон, что полковник Монкорне расхохотался.

«Старая колдунья напускает на себя дружелюбный вид, — подумал барон, — значит, она собирается сыграть со мной какую-нибудь злую шутку».

— Сударыня, — обратился он к ней, — я слышал, будто вам поручено охранять редкостное сокровище.

— Вы принимаете меня за дракона? — спросила старуха. — Но о ком это вы говорите? — добавила она так ласково, что надежда вернулась к Марсиалю.

— О той изящной незнакомке, которая из-за ревности всех этих кокеток пребывает в одиночестве. Вы, разумеется, знаете, кто она?

— Знаю, — ответила герцогиня. — Но зачем вам эта провинциалка, недавно вышедшая замуж? Она никуда не выезжает.

— Почему она не танцует? Она так хороша! Хотите, заключим с вами мирный договор? Если вы соблаговолите дать мне сведения обо всем, что меня интересует, то клянусь, что стоит вам попросить о возврате лесов, которыми владел род Наварренов, и ваша просьба будет горячо поддержана перед императором палатой государственных имуществ.

Принадлежность г-жи де Лансак к младшей ветви дома Наварренов (герб которой изображает на голубом поле серебряный жезл и шесть серебряных наконечников пики, пересекающих поле сверху донизу), а также близость старой дамы к Людовику XV дали ей право на титул «жалованной герцогини»; но Наваррены еще не вернулись из эмиграции, поэтому барон просто-напросто предложил старухе пойти на подлость, намекнув, что она может присвоить себе владения старшей ветви.

— Сударь, — с нарочитой строгостью ответила старая дама, — попросите графиню де Водремон подойти ко мне. Обещаю вам открыть ей тайну о незнакомке, которой все так заинтригованы. Взгляните, все мужчины на балу интересуются ею не меньше, чем вы. Все невольно поглядывают в сторону канделябра, — возле него так скромно сидит моя протеже и принимает дань восхищения, которой завистницы хотели ее лишить. Счастлив тот, кого она удостоит танцем.

Герцогиня умолкла и взглянула на графиню де Водремон, словно сообщая ей: «Мы говорим о вас». Потом добавила:

— Думаю, что вам будет приятнее узнать имя незнакомки из уст вашей прелестной графини, чем от меня.

Герцогиня бросала такие красноречивые взгляды, что г-жа де Водремон встала, подошла к ней, села на стул, подвинутый ей Марсиалем, и, не обращая на него внимания, смеясь, сказала:

— Я поняла, сударыня, что вы говорите обо мне, но я так недогадлива, что не знаю, хвалите вы меня или порицаете.

Госпожа де Лансак сухой, морщинистой рукой пожала прелестную ручку молодой женщины и сочувственно шепнула ей:

— Бедняжка!

Женщины взглянули друг на друга. Г-жа де Водремон поняла, что Марсиаль был лишним, и отпустила его, повелительно сказав:

— Оставьте нас.

Барон, весьма недовольный тем, что графиня поддалась обаянию опасной сивиллы[9], подозвавшей ее к себе, бросил на г-жу де Водремон один из тех взглядов, которые обладают властью над слепой любовью, но кажутся смешными женщине, когда она начинает здраво судить о том, в кого была влюблена.

— Уж не думаете ли вы подражать императору? — заметила с насмешливым видом г-жа де Водремон, слегка повернув голову.

Марсиаль слишком хорошо знал свет, был слишком проницателен и расчетлив, чтобы пойти на риск и порвать с г-жой де Водремон, зная, что она пользуется благосклонностью двора и сам император хочет выдать ее замуж; кроме того, он надеялся, что ревность, которую он намеревался пробудить в графине, явится лучшим средством узнать тайну ее нежданного охлаждения к нему; итак, он охотно удалился, тем более, что в эту минуту новый контрданс вызвал оживление в зале. Барон сделал вид, что освобождает место для кадрили, и, отойдя в сторону, прислонился к мраморному подзеркальнику и, скрестив на груди руки, стал сосредоточенно смотреть на беседующих. Время от времени он улавливал их взгляды, которые они то и дело бросали на незнакомку. Сравнивая графиню с новоявленной красавицей, которую тайна делала столь привлекательной, барон строил чудовищные планы, свойственные баловням женщин; он колебался: завладеть ли ему богатством или же удовлетворить свою прихоть? При свете горевших вокруг свечей его озабоченное и мрачное лицо так резко вырисовывалось на фоне белых муаровых драпировок, которых касались его темные волосы, что его можно было сравнить с каким-то злым духом. Без сомнения, многие гости подумали: «Вот еще один несчастный малый, делающий вид, что ему чрезвычайно весело».

Слегка прислонившись плечом к косяку двери, ведущей из бального зала в игорный, стоял полковник Монкорне; под густыми усами его скрывалась усмешка: он наслаждался, любуясь водоворотом бала, он видел сотни прелестных пар, кружившихся в причудливом вихре танца, он читал на некоторых лицах, как, например, на лице графини и своего друга Марсиаля, тайну их волнения; затем, обернувшись, он подумал: какая же связь существует между мрачным видом графа де Суланжа, все еще сидевшего на диванчике, и печальным обликом незнакомки, в чертах которой сквозили попеременно то радостная надежда, то невольный ужас? Монкорне стоял здесь, словно властелин празднества; он находил в этой движущейся картине яркое отражение всего светского общества и смеялся над ними, ловя заискивающие улыбки сотни блистательных и пышно разодетых женщин; полковник императорской гвардии — чин этот соответствовал чину бригадного генерала — являлся, несомненно, одним из самых блестящих женихов среди военных. Время приближалось к полуночи. Разговоры, картежная игра, танцы, игра в любовь, расчеты, колкости и замыслы — все достигло своего апогея; настал тот миг, когда молодежь невольно восклицает: «Какой чудесный бал!»