Супружеское согласие - [10]

— Дитя мое, — сказала ей на ухо старуха, — не забывайте, что мы умеем так же искусно отстранять от себя поклонников, как и привлекать их.

— Если вы не наделаете глупостей, она ваша!

Слова эти г-жа де Лансак шепнула полковнику Монкорне, в то время как графиня размышляла о Суланже, жалея его, потому что она еще достаточно искренне его любила; желая ему счастья, красавица дала себе слово воспользоваться неотразимой властью, какую оказывали на него ее чары, и заставить его вернуться к жене.

— О! Я постараюсь убедить его, — сказала она г-же де Лансак.

— Не надо, дорогая! — воскликнула герцогиня, возвращаясь к своему креслу. — Изберите себе хорошего мужа и откажите моему племяннику от дома. Не предлагайте ему даже вашей дружбы. Поверьте, моя милая, женщина не принимает обратно от соперницы сердце своего супруга; она бывает во сто крат счастливее, думая, что отвоевала его сама. Уговорив племянницу приехать сюда, я хотела предоставить ей удобный случай вновь обрести нежность своего супруга. Прошу вас лишь об одном: ради успеха нашего заговора плените полковника Монкорне.

И когда она указала на друга Марсиаля, графиня улыбнулась.

— Ну как, сударыня? Узнали вы наконец имя незнакомки? — обиженно спросил Марсиаль у графини, когда та осталась одна.

— Узнала, — ответила г-жа де Водремон, взглянув на него.

Ее лицо было и лукаво и весело. Оживленная улыбка не сходила с ее губ, мерцающий блеск глаз напоминал блуждающие огоньки, смущающие путника. Марсиаль, нисколько не сомневаясь в том, что он все еще любим, принял изящную позу мужчины, склонившегося перед женщиной, в которую он влюблен, и произнес напыщенно:

— Вы не посетуете на меня, если я скажу вам, что мне очень хотелось бы знать ее имя?

— А вы на меня не посетуете, — спросила г-жа де Водремон, — если я, все еще немного любя вас, не скажу вам ее имени и не позволю вам даже слегка ухаживать за ней? Вы рискуете, быть может, своей жизнью.

— Сударыня, утратить вашу благосклонность — не значит ли утратить больше, чем жизнь?

— Марсиаль, — строго сказала графиня, — это госпожа де Суланж! Ее муж прострелит вам голову, если только у вас на плечах есть голова.

— Ха-ха! — самодовольно рассмеялся Марсиаль. — Полковник не тронул того, кто похитил у него ваше сердце, и вдруг вызовет меня на поединок из-за жены! Какой переворот во взглядах! Умоляю вас, позвольте мне танцевать с этой дамой! Вы получите доказательство, как мало любви к вам жило в холодном сердце Суланжа, ибо если ему не понравится, что я танцую с его женой, то как же он мог вынести, что я...

— Но она любит своего мужа.

— Это — лишнее препятствие, которое только усугубит радость победы.

— Но она замужем.

— Забавное возражение!

— Ах! — горько усмехнувшись, воскликнула графиня. — Вы нас наказываете и за наши проступки и за наше раскаяние.

— Не сердитесь, — с живостью сказал Марсиаль. — Умоляю вас, простите меня! Я больше и не думаю о госпоже де Суланж.

— Вы заслуживаете того, чтобы я вас прогнала к ней.

— Иду, — смеясь, ответил барон, — и вернусь к вам еще более влюбленным. Вы убедитесь, что даже самая прекрасная женщина в мире не может завладеть сердцем, которое принадлежит вам.

— Это значит, что вы желаете выиграть у полковника его коня.

— Вот предатель! — воскликнул, смеясь, Марсиаль и погрозил пальцем улыбавшемуся приятелю.

Полковник подошел к ним, и барон уступил ему место около графини, проговорив насмешливо:

— Сударыня, этот дерзкий человек хвалился, что в один вечер завоюет вашу благосклонность.

И Марсиаль покинул их, радуясь тому, что уязвил самолюбие графини и повредил Монкорне; но, несмотря на его обычную проницательность, от него ускользнула ирония, которой были проникнуты слова г-жи де Водремон, и он не заметил, что она и его приятель одновременно, хотя и бессознательно, сделали несколько шагов навстречу друг другу. Когда барон, порхая, словно мотылек, приблизился к креслу, где сидела бледная и трепещущая графиня де Суланж, все жизненные силы которой, казалось, сосредоточились в глазах, у дверей появился ее муж, бросая вокруг гневные взгляды. Старая герцогиня, наблюдавшая за всем происходившим, быстро подошла к племяннику и, заявив, что она смертельно скучает и хочет уехать, попросила его подать ей руку и вызвать карету; она надеялась, что таким образом искусно предотвратит взрыв его ярости. Прежде чем удалиться, герцогиня выразительно взглянула на племянницу, указывая глазами на предприимчивого кавалера, собиравшегося вступить с ней в беседу, словно говорила этим взглядом: «Вот он, отомсти за себя!»

Госпожа де Водремон перехватила взгляды тетки и племянницы, и внезапное сомнение зародилось в ней: она испугалась, что стала игрушкой старой герцогини, такой хитрой и искушенной в интригах. «Коварная старуха, — подумала она, — может быть, она ради забавы читала мне нравоучение, а между тем сыграла со мной одну из своих злых шуток».

При этой мысли самолюбие г-жи де Водремон было задето, пожалуй, еще сильнее, чем любопытство, побуждавшее ее распутать клубок интриги. Беспокойство, владевшее ею, лишало ее самообладания. Полковник Монкорне, истолковав в свою пользу замешательство, сквозившее в разговоре и обращении графини, стал еще более пылок и настойчив. Старые, пресыщенные дипломаты, ради развлечения наблюдающие на балах за тем, как бывает изменчиво выражение лиц присутствующих, никогда еще не видели и не распутывали такого сплетения интриг. Чувства, волновавшие обе четы, находили отклик в этих многолюдных гостиных, разнообразно отражаясь на множестве лиц. Все эти кипучие страсти, эти любовные ссоры, нежные кары, жестокие милости, пламенные взгляды, эта бурная жизнь, разлитая вокруг, — все это зрелище заставляло стариков еще острее ощущать свое бессилие. Наконец барону удалось сесть около графини де Суланж. Взгляд Марсиаля украдкой скользил по ее шейке, свежей, как роса, и благоуханной, словно полевой цветок. Он вблизи любовался теми прелестями, которые поразили его издали. Он видел маленькую, изящно обутую ножку, оценивал взглядом гибкий и грациозный стан. В те годы женщины носили пояса платьев под самой грудью, подражая греческим статуям; это была жестокая мода для женщин, у которых фигура отличалась каким-либо недостатком. Бросая беглые взгляды на грудь графини, Марсиаль был восхищен ее совершенством.