Супружеское ложе - [13]

Очевидно, Виола живо представила себе столь ужасное положение, потому что плечи ее чуть опустились. А когда она заговорила, Джон сразу понял, что никуда она не поедет.

— Положение совершенно безвыходное, — прошептала Виола и вдруг показалась такой несчастной и одинокой, что, не будь Джон несправедливо назван злодеем, негодяем и развратником, погубившим ее жизнь, он, возможно, и пожалел бы ее.

— Вы совершенно напрасно все усложняете, — покачал он головой.

— В самом деле? — гневно фыркнула она. — Значит, ожидаете, что я так сразу и сдамся? Лягу на спину и буду, подобно другим женам, покорно выполнять свой долг по отношению к мужу и господину?

Джон громко рассмеялся.

— Вы?! Да я лучше пожелаю, чтобы меня насмерть поразила молния. — Судя по возмущенному лицу, она вовсе не разделяла его веселости, поэтому он постарался принять серьезный вид. — Поскольку вы никогда не бывали пассивной в постели, не вижу причин начинать. Кроме того, хотелось бы думать, что вы не только согласитесь с необходимостью получить наследника, но и вспомните, какое удовольствие вам доставлял сам процесс.

Виола вспыхнула. Похоже, восемь лет одиночества не стерли воспоминаний о брачной постели. Джон счел это добрым знаком.

— От вас зависит, будут ли наши отношения легкими или сложными.

— А если я предпочту второе? — воскликнула она, но тут же словно окаменела и взглянула на него.

В зеленовато-карих глазах мелькнул блеск знаменитой стали Треморов. Этот взгляд был слишком хорошо ему знаком.

— Что, если я откажусь выполнять супружеский долг? Что намереваетесь тогда делать, Хэммонд? Тащить меня в постель? Швырнуть на кровать и взять силой?

Боже, почему он женился на самой упрямой из всех женщин на свете?

— Я в жизни никого не брал силой, — покачал он головой, — и вам следовало бы это знать лучше, чем кому бы то ни было. Подумайте, сколько раз я мог бы выбить дверь, за которой вы прятались от меня?

— И почему же не выбили?

— Будь я проклят, если знаю. Возможно, потому, что стоило мне прикоснуться к вам, как вы заливались слезами.

— Думаю, сознание того, что муж лгал мне и обманывал, стало достаточно веской причиной для слез.

— Или, — продолжал он, словно не слыша, — все происходило так потому, что, когда я попытался поцеловать вас, на мою голову обрушился град обвинений. Или потому, что вы принимались колотить меня кулаками каждый раз, когда я вас обнимал. Простите, но в таких случаях я чувствовал себя последним мерзавцем, и прикосновения не доставляли мне ни малейшего удовольствия.

— Вы никогда меня не любили. Что, по-вашему, я должна была чувствовать, узнав обо всем?

Господи помилуй! Неужели она снова заведет разговор о чувствах? В этом случае он уже точно проиграет сражение! Как всегда.

Поэтому Джон скрестил руки на груди и промолчал.

— Что, по-вашему, я испытала, узнав, что до нашей свадьбы у вас была любовница? И что все то время, пока вы ухаживали за мной, целовали, ласкали, уверяли, что любите… — Она задохнулась от гнева. Сами собой сжались кулаки. — И все то время, до самого дня свадьбы вы спали с Элси Галлант. Даже после того, как мы поженились, вы…

— Не после свадьбы, Виола, только не после свадьбы!

Он уже объяснял все идиотское недоразумение из-за украшения и необходимости заплатить Элси отступные. Объяснял, и не раз. И больше этого делать не собирается. Джон скрипнул зубами.

— С тех пор я вытерпела еще пять содержанок, Хэммонд, и бог знает сколько еще неизвестных мне женщин.

Он не станет оправдываться, особенно после того, как она вышвырнула его из своей постели. Мужчина никогда не должен оправдывать поступки подобного рода.

— Значит, все это время вы следили за моими любовными победами?

— Очень трудно не делать этого, когда светские хроники и злые языки описывают эти победы в мельчайших деталях! Мне приходилось сидеть напротив леди Дарвин, пить с ней чай и изображать учтивость, зная, что по ночам вы нежитесь в ее постели. Когда вашей любовницей была леди Помрой, мне приходилось выносить ее злорадные, торжествующие усмешки и тонкие намеки на вашу мужскую выносливость и доблесть в любви…

— Виола…

— Я была вынуждена слушать, как театралы восхищаются несравненной красотой Джейн Морроу, — холодно продолжала она, — Они считали, что полное отсутствие таланта не имеет значения, поскольку она неотразима и к тому же прекрасно умеет принимать гостей. Я бывала на музыкальных вечерах, где ценители разливались в дифирамбах чудесной певице Марии Аллен, а заодно упоминали, как мило она пела в вашей постели, пока ее муж не прострелил вам плечо! И молодец, скажу я вам! Отомстил за поруганную честь! А Эмма Роулинс — женщина этого сезона, та, чьей красотой, талантами и умением ублажить мужчину восхищаются все окружающие!

— Я больше не живу с Эммой Роулинс и расстался с ней три месяца назад. Боюсь, сплетники отстали от жизни.

— И вам безразлично унижение, которое я перенесла по вашей милости?

— Я срывал цветы удовольствия там, где мог их найти, после того как вы меня отвергли, — отпарировал он, ненавидя ее за способность заставить его чувствовать себя последним негодяем и злодеем, за желание удовлетворить вполне естественные мужские потребности при том, что его жена отказывалась выполнять супружеский долг. — Ради Бога, Виола, я всего лишь мужчина! Чего ты от меня ожидала?! Чтобы я пришел к тебе и молил на коленях? Вел монашескую жизнь все восемь лет? Носил власяницу и ежедневно бичевал себя, потому что сделал то, что должен был делать?