Суперпрочность - [3]

— Я же говорю — ангел! — улыбнулась пухленькая старушка.

— Как же не пробовала! Непременно надо тогда попробовать! — сказала старушка в чёрном, подозвала официантку и потребовала: — Подайте даме два бокала и в каждый налейте по два глотка: в один бокал — сладкое, в другой — сухое. От двух глотков-то ничего не будет, — добавила она, уже обращаясь к Белле.

Старушка в светлом неодобрительно покачала головой, выказывая недовольство таким самоуправством, но говорить ничего не стала и принялась за очередную конфету.

— О чём же ваша петиция, уважаемая Изабель, позвольте полюбопытствовать? — продолжила худая старушка.

— О животных. Я работаю иногда волонтёром в приюте для животных, так вот, нам совершенно не выделяют средств. Совсем! Всё, что соберём сами, на то собак и котов брошенных кормим и лечим. Так не должно быть! Они же несчастные! Вы ведь тоже любите животных? — уточнила Бель, полагая, что змеи в ушах и пудель на груди свидетельствуют о большой любви их владелицы к братьям нашим меньшим.

— Скорее уважаю, но людей люблю всё же больше. С ними интереснее, не так ли? — ответила старушка с хитрым прищуром.

— Не знаю. Люди, которым я пишу эту бумагу, не интереснее, а злее, бездушнее! — возмутилась в ответ Бель.

— Так пригубите скорее шампанского! Может быть, люди после него покажутся вам лучше и добрее! — предложила худая старушка.

— Выходит, вы верите в то, что в людях есть душа? — спросила пухленькая старушка.

— Нет, не верю. Это такое образное выражение, к слову пришлось, — честно ответила Изабель, поставив на стол пустой бокал. Сладкое шампанское оказалось приторным настолько, что его захотелось срочно заесть чем-то кислым, и Бель взяла кусочек киви на шпажке. Старушки переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Тогда во что же вы верите, дорогая? — продолжила расспросы светлая старушка.

— В то, что сейчас я пью шампанское и говорю с вами.

— А бога, по-вашему, разве нет? — удивилась пухленькая старушка.

— С чего бы ему быть-то? — не меньше удивилась вопросу Бель.

Старушки снова переглянулись.

— Ну как же, дорогая! Ведь большинство людей во что-то верит, значит есть! Или всё же нет? — настаивала старушка.

— Большинство людей верит в великого бога «Что-то». «Что-то есть», говорят они, но ни один человек, ни один пророк не может это «Что-то» толком объяснить. Наука доказывает каждый день, что бога нет. Жизнь нам дают мама с папой, а детей теперь можно и в пробирке организовать. От смерти нас спасает не бог, а врачи. Жизнь свою мы строим сами, а не какая-то судьба, об этом на любом умном сайте прочесть можно! — упиралась Изабель, входя в раж спора.

— О, как! Но ведь статистика упрямо говорит: девять из десяти людей верят в то, что есть «Что-то», — настаивала светлая старушка, подавшись вперёд. Тёмная старушка тем временем откинулась на стуле и с интересом наблюдала за беседой, не прерывая.

— Говорят, что есть два типа лжи: просто ложь и статистика, — повторила Бель известную истину.

— Но вы ведь сказали, что верите своим глазам и ушам. Среди ваших подруг, например, сколько верят в то, что есть «Что-то»?

— Только я не верю, остальные верят, — честно призналась Бель.

— А среди ваших знакомых?

— Не знаю. Я их о таком личном не спрашиваю. Это неприлично — в душу людям лезть!

— В-о-о-о-т, опять вы про душу, Изабель. Вы вся ведь про душу, и живёте, как человек с большой душой. Странно это. Как может человек с большой душой не верить в то, что «Что-то» есть? — вмешалась худая старушка.

Изабель почувствовала, как внутри неё разгорается пламя противоречия. Религиоведки явно пытаются заманить её в какую-то секту, а она уж подумала, что это две милые безобидные бабушки! Выходит, обманулась.

— Знаете, что я вам скажу? Если был на свете этот бог «Что-то», разве создал бы он человека с такой болью внутри, какую мы носим, и при этом таким слабым? Чтобы носить такую боль, нужно быть суперпрочным! Какой же непутёвый бог мог создать такого неприспособленного человека? — возмутилась Бель.

— Т-а-а-а-к, — затянула худая старушка, а пухленькая откинулась на стуле и стала наблюдать со стороны, склонив голову набок. — Выходит, бог непременно должен быть «путёвый»? Нет у него права на ошибку?

— Почему же нет? Я ж не сказала, что нет права — я сказала, что создал слабыми. Он на то и бог, что если ошибся, то должен был доделать и переделать! — объяснила уверенно Изабелла, всё более увлекаясь дискуссией и совсем позабыв про приличия, которых требовала разница в возрасте.

— Красиво! — одобрила худая старушка и снова переглянулась с другой, словно передавая ей эстафету.

— Тогда позвольте уточнить, что это за боль такая нестерпимая, о которой вы говорите, Изабель? — мягко начала светлая старушка. — Не могу сказать, что выглядите вы как человек, измождённый болью. Вполне себе упитаны, розовощёки, и разум ясный, как кристалл чистой воды!

— Это я сегодня такая смелая. Из-за эликсира храбрости, — сказала Бель и щёлкнула ногтем по бокалу. — Я такая очень редко бываю… — начала было оправдываться она, но старушка перебила:

— Я знаю, деточка. Вы другая.

— Да, обычно я кормлю, например, этих несчастных животных и понимаю, что ничего-ничего не могу с этой несправедливостью сделать. Что я бессильна! И от этого мне очень больно, а их выбрасывают и выбрасывают. Истязают, морят голодом. И где, спрашивается, этот бог, этот «Что-то есть»? Разве он бы допустил такое, если бы был? Что уж говорить… Это всего лишь звери! Я пробовала в человеческом хосписе работать и не смогла, потому что боль переполнила меня, думала, с ума сойду!