Супердвое: версия Шееля - [22]

Это была серьезная и почетная нагрузка. Я так и сказал ему при встрече в Новосибирске – спасибо, Вольф Григорьевич! За все спасибо, особенно за подаренный Красной Армии самолет.

Он всплеснул руками.

— Что, опять?!

— Если есть возможность, помогите самолетом еще раз.* (сноска: Во время войны стоимость истребителя Як-1 составляла примерно 111 тысяч рублей. Это цена 44 кг меда, сдаваемого колхозниками. Вот откуда знаменитые подарки фронту и одна из составляющих нашей победы – в конструктивном и технологическом преимуществе при производстве оружия. Рекордсменом здесь является автомат Судаева, который можно было производить в любой кроватной мастерской, а также автомат Шпагина). Если о скорой встрече с известным вам руководителем, ее не избежать. Вы не пугайтесь, товарищ Мессинг, руководитель осознал, он притих, но выложиться придется по полной.

Вольф не без испуга спросил.

— Опять туда?

Я кивнул.

— Что вы хотите от меня?

— Можем ли мы доверять одному занятному, на наш взгляд, человеку? Ведет ли он себя искренне или ваньку валяет?

— Если он валяет ваньку, предупреждаю, я не смогу дать положительный ответ. Я буду молчать.

— Это ваше право, Вольф Григорьевич. Его у вас никто не смеет отнять.

— Да ну?! – удивился заметно погрустневший экстрасенс.

— Я же сказал «не смеет», а не «не может».

Мессинг погрозил мне пальцем и по–родственному поинтересовался.

— Как дочка, Николай Михайлович?

— Такая красавица растет!.. Она испекла вам пирожки, предупредила – «это доктору Айболиту! Только ему!..» Нам на праздники выдали по три килограмма муки…

— Вас неплохо снабжают, Николай Михайлович…

— В меру, Вольф Григорьевич. Чтобы мозги шевелились.

— Не прибедняйся, Николай. Я‑то знаю, какие у тебя мозги. Впрочем, что мы все о делах да о делах. Может, сходим поужинаем?

— Обязательно. Там вы поделитесь со мной, не обижают ли вас местные, жутко идейные тыловики?

— За тыловиков спасибо. Теперь они обходят меня стороной, как, впрочем, и ваши коллеги из местного управления НКВД. Стоит им только услышать о Мессинге, они теряют дар речи. Еще ни разу не вызывали.

— Вот и хорошо, а вы говорите, что от Лубянки мало пользы.

Это был незабываемый вечер воспоминаний…»

Далее на три страницы шел многословный отчет о разговоре, состоявшемся в гостиничном ресторане. Тем читателям, кто знаком с ранее опубликованными материалами по делу В. Г. Мессинга*, (сноска: романы «СупервольФ» и «Супердвое: убойный фактор») сообщаю – в этом документе было много интересного, однако пристальный интерес к Густаву Крайзе не позволяет мне тратить время на побочные, пусть и самые добрые антимонии.

Глава 6

Из воспоминаний Н. М. Трущева:

« …Нарком встретил «старого дружища» как ни в чем не бывало. С порога предупредил:

— Кто старое помянет, тому глаз вон?

— А кто забудет, тому оба, Лаврентий Павлович.

— Согласен, хотя в этой формулировке отчетливо просматривается контрреволюционный душок. Пятьдесят восмая, пункт четырнадцатый, саботаж, не так ли, товарищ Мессинг? – затем нарком показал гостю папку. – С делом будете знакомится?

— Ни в коем случае, Лаврентий Павлович.

— И правилно. Менше знаешь, крепче спишь. Трющев ввел вас в курс дела?

— Так точно, товарищ нарком.

Берия удивленно посмотрел на Мессинга.

— Правилно отвечаете, Мессинг. Всегда бы так.

— К сожалению, всегда не получается.

— Хорошо. Можете идти».

* * *

Из отчета В. Ф. Мессинга после разговора с военнопленным Густавом Крайзе:

« …расскажите о себе.

— Вы не помните меня, господин Мессинг?

Я удивленно взглянул на подследственного.

— Не–ет… Впрочем, подождите… Может, Бранденбург, тридцатый год? Или тридцать второй?..

— Я был вашим индуктором. Именно в Бранденбурге! Мне было двенадцать лет и я во все глаза следил за вами. Вы сами выбрали меня. Я водил вас по залу, мы отыскивал портмоне, расчески и даже записку, предупреждавшую какого‑то важного господина, что некая дама просила его перенести встречу, так как в назначенный час муж будет дома. Все смеялись, а господин, радостно потрясая запиской, во всеуслышанье заявил, что действительно в назначенный срок муж оказался дома. Вспоминаете?

— Кто кого допрашивает, господин Крайзе? Вы меня или я вас?

— Разве это допрос? Даже господин русский комиссар не позволял себя так ставить вопрос. Он предложил побеседовать. Неужели вы тоже служите в этом учреждении?

— Нет, я служу в другом учреждении, а здесь иногда консультирую. За дополнительный паек.

— Мне пока не предъявляли никакого обвинения.

— И не предъявят. Вам верят, это я ответственно заявляю, и все же…

— Лишняя проверка никогда не помешает, вы это хотите сказать? Вы хотите просветить мне мозги? Как вам это удается?

— С помощью разного рода ухищрений…

— О которых вы, конечно, не расскажете?

— Как‑нибудь в другой раз.

— О чем же у нас пойдет разговор, господин провидец?

— Как вы оказались в этой тюремной палате?

— Это долгая история.

— Ничего, времени у нас достаточно.

Крайзе молча собирался с силами. Версию не выстраивал, это я заявляю ответственно. Он уже столько раз излагал свою историю, что повторить ее для него не составляло труда. Трудность была в том, что от частого употребления повествование несколько стерлось, потеряло свежесть новизны, а ему очень хотелось, чтобы ему окончательно поверили, потому что только в этом случае он получал возможность сохранить себя в мире живых.