Супердвое: версия Шееля - [21]

* * *

« Из протокола допроса военнопленного, обер–гренадера вермахта Крайзе Густава Карла, добровольно перешедшего на сторону Красной армии.

— Год рождения?

– 1922–ой.

— Место рождения?

— Полностью?

— Да.

— Германия, Западная Пруссия, гау, то есть область, Бранденбург – это неподалеку от Берлина, город Ленин.

Я не без интереса глянул на Крайзе.

Передо мной сидел среднего роста, крепкий молодой человек в больничном коричневом халате. Шатен, лицо приятное, арийское, глаза смышленые, нос курносый. Отвечает охотно, – видимо, догадывается, с кем его разделяет стол и как нужно вести себя присутствии комиссара. Глубоко немецкая черта… Русским владеет без акцента. Следовательно, рано или поздно начнет ёрничать или я ничего не понимаю в соотечественниках.

Мы устроились в тюремной больнице НКВД, куда Крайзе поместили сразу после обнаружения в Подольске.

Я переспросил.

— Как сейчас называется город?

— Так и называется – Ленин. Если вы полагаете, что название имеет отношение к организатору русской революции, это не так. Наш город наш ведет свою историю с двенадцатого века. Во времена короля Оттона I…

— Насчет Оттона после. Откуда родом ваши родители?

— Отец Карл Фридрих Крайзе – коренной бранденбуржец, точнее, ленинец. Плавал на торговых судах. Часто посещал Одессу, где у родственников–переселенцев из Германии в селе Мариендорф познакомился с моей матерью. Мать – русская, хотя в Германии отец сделал ей документы, подтверждающие, что она является дочерью германских колонистов.

Вот так взял и брякнул – «бранденбуржец»! Даже не запнулся!.. Хорошая подготовка. На скрытую издевку « ленинец» я постарался не обращать внимание.

Пока.

— С какой целью ваша мать поменяла национальность?

— Вынужденная мера, иначе меня не приняли бы в «Гитлерюгенд». Возможно, и приняли, но после принятия расовых законов* ни о какой серьезной профессиональной карьере мне и мечтать не приходилось, а так всех устроило, что лучший выпускник нашей ленинской гимназии, полноценный ариец и может с честью послужить рейху.

— Вы мечтали послужить рейху?

— Еще как, господин комиссар, не знаю вашего звания…

Я рискнул.

— Называйте меня господин обер–лейтенант.

Он не без сомнения глянул в мою сторону

— Господин комиссар, я понимаю, без проверки нельзя. Мне есть столько рассказывать, что может, лучше я изложу свою историю на бумаге?

Ага, есть столько рассказывать… Уже кое‑что!

Глупости, разозлился я, вшей гоняешь!

— Бумага от нас никуда не денется, Крайзе. Вы обязательно изложите на бумаге, но беседа тоже необходима.

В следующее мгновение у меня в голове стукнуло – « … это понятно. Без бумажки я букашка…».

Со мной такое случается.

Я как‑то поделился с Мессингом этой странной привычкой изредка опознавать чужие мысли. Вольф Григорьевич успокоил меня – бывает! – затем поделился ценными, добытыми опытным путем рекомендациями. Прежде всего, не следует пугаться такого рода феноменов, не надо пытаться подыскивать им научное объяснение. Второе – доверяй первому впечатлению, оно наиболее верное.

Этого хватило, чтобы я поверил Крайзе.

Вот так взял и поверил этому гитлерюгенду, мечтавшему сражаться за тысячелетний рейх, сумевшему получить фашистскую Бронзовую медаль за храбрость – вероятно, он метко стрелял и погубил не одного нашего бойца. Но то, что он не есть засланец и готов позволить просветить ему мозги – это был факт и факт убойный!

Мы беседовали около двух часов. Крайзе рассказывал, я старался как можно точнее запомнить его историю, которую потом сразу записал по памяти.

В руководстве сверили наших два отчета – мой и Крайзе. Сверяли лучшие аналитики из управления Фитина*, сверяли тщательно, до мельчайших деталей. Для этого пришлось подключить Закруткина старшего, знатока географии и внутренней жизни германского рейха. Я думаю в самом рейхе таких специалистов как полковник Закруткин раз два и обчелся.

Он уверенно подтвердил – пленный не врет.

Немецкие товарищи из «Свободной Германии» и сотрудники по нелегальной части подтвердили участие фрау Марты в акциях Ротфронта в двадцатых годах, муж ее погиб в стычке с СА. С этой стороны у Крайзе тоже все было чисто.

Оставалось последнее средство.

Первым о нем заговорил Берия».

* * *

Из воспоминаний Н. М. Трущева:

«Новый 1944 годы мне повезло встретить в кругу семьи. Это были незабываемые минуты. Конечно, хотелось пригласить друзей, но это было невозможно. Кто был на фронте, кто за линией фронта, а самый закадычный, Вольф Григорьевич Мессинг, когда‑то спасший мою Светочку от немоты, – не высовываясь сидел в Новосибирске, где выступал по госпиталям и подбадривал наших солдат и офицеров, демонстрируя им «психологические опыты».

Он умел заниматься воспитательной работе. У него, соавтор, многому можно поучиться. Если кто‑то из раненных заждался письма, он заглядывал за горизонт и в случае положительного ответа сообщал бойцу – скоро будет весточка. Это была нечаянная радость для всех, кто присутствовал на его выступлениях¸ как, впрочем, и для самого медиума. Если за горизонтом помалкивали, утешал тех, кому никогда не дождаться писем – таких, к сожалению, было большинство.