Сумка Гайдара - [21]
«Хорошо. Я запомню».
А сама, смахнув слезы, переводила глаза с одного на другого. Все были молодые, сильные. Каждому жить бы сто двадцать лет. А говорили они со мной о смерти.
«Мы хотим сообщить тебе, — услышала я голос командира, — где похоронен Аркадий Петрович».
«Да что здесь, Федор Дмитриевич, за секрет? — удивилась и обиделась я. — Кто не знает в Лепляве, где обходчик заховал Гайдара?»
«Не спеши, Феня, — грустно улыбнулся командир. Посмотрел на хлопцев. Они ему в ответ понимающе улыбнулись. — Немцы забрали удостоверение личности Аркадия Петровича. Они могут вернуться за телом. И это первая опасность. А два дня назад кто-то разбросал могилу и заровнял землю. Возможно, постарался предатель, чтобы, значит, не осталось следов. И здесь опасность вторая.
Поэтому сегодня ночью мы провели последнюю секретную операцию нашего отряда. Место, где покоится Аркадий Петрович, мы утрамбовали и покрыли дерном. А возле тропинки на Прохоровку нагребли фальшивую могилу.
Мы поручаем тебе, когда придут наши, сообщить командованию Красной Армии, где покоится тело товарища Гайдара».
Командир вынул из кармана блокнотик и химический карандаш с жестяным колпачком. Нарисовал на листке железницу, будку, лес, тропинку на Прохоровку. Возле тропинки поставил крестик.
«Это фальшивая могила, — показал командир на крестик. — Чтоб найти настоящую, к фальшивой надо стать спиной, будка должна оказаться с правой стороны. И шагать прямо до конца полянки. — Командир нарисовал новый крестик. — В четырех-пяти метрах от самой толстой сосны и покоится Аркадий Петрович. Запомнила?»
Командир вырвал листок. Поднес его к лампе. Бумага вспыхнула. Догорала она уже в пепельнице. Командир проследил, чтобы от рисунка ничего не осталось.
— Пригодился вам секрет, сообщенный командиром? — спросил я.
Афанасия Федоровна пожала плечами.
— Даже не знаю, как вам сказать... Погибли все, кто сидел тогда за столом. Секрет помнила я одна. Фальшивую могилу еще два раза кто-то разбрасывал. Я ходила нагребать. Боялась: вдруг тоже умру, не успев сказать детям, и не останется следа? Но и раньше времени говорить не хотела. А в сорок седьмом, когда приехали перевозить Гайдара, я была в Киеве. Возвращаюсь в Лепляву — бежит Витя:
«Ой, мама, писатели из Москвы приехали. С ними Тимур — он теперь моряк, носит саблю. Раскопали могилу — она пустая. В школу к нам приходили, спрашивали ребят: «Где захован Гайдар?» Никто не знает».
Я от Витиных слов так ослабела, что не могла двинуться.
«Беги, — сказала, — до Тимура. — Скажи: надо встать к раскопанной могиле спиной, а будка чтобы оказалась справа...»
С криком: «Я знаю! Я знаю, где захован Гайдар!» — Витя понесся через всю Лепляву к насыпи.
Но там уже перекопали всю поляну и могилу писателя нашли без него...
Прах Гайдара был перевезен в город Канев и похоронен на краю обрыва в парке, который теперь носит имя писателя.
Руки Афанасии Федоровны были устало опущены на колени. Лицо покрылось пятнами. Глаза наполнились слезами. В керосиновой лампе плавно покачивался язычок огня. И на выбеленной стене шевелилась тень в платке.
Радость от того, что я «вышел на материал», боролась во мне с угрызениями совести: каждый вечер я невольно вынуждал Афанасию Федоровну плакать. Торопясь закончить разговор, я деловито спросил:
— Вы мне утром покажете, где закопано оружие и поповский сундучок?
— Что вы сказали? — не расслышала она.
Я повторил.
— Я не знаю, где они закапывали.
— Но ведь при вас уносили винтовки!
Афанасия Федоровна кивнула:
— Чистая правда. Только на что мне сдались оружие и тот сундучок с бумагами? Командир сказал: «Запомни главную тайну». Я запомнила. Если б он сказал: «Пойдем, мы тебе покажем», я бы пошла. А самой мне в ту минуту ничего делать не хотелось. Все казалось страшным сном.
Я вышел в сени. Черпнул кружкой холодной воды. Сделал несколько глотков. Плеснул над тазом из той же кружки себе в лицо.
Когда я был совсем маленьким, я пытался поймать солнечный зайчик. Похоже, сейчас я занимался тем же самым.
— А кто бы мог мне показать? — спросил я, возвратясь.
— Я ж сказала: кто закапывал, все убиты.
— А невестка?
— Мы вместе сидели и плакали, пока хлопцы закапывали.
— Может, невестка что-нибудь знает?
— Спросите завтра сами. Я наказала ей принести парного молока. А то вам дома скажут: «Ничего себе, погостил на Украине — лица на нем нет».
...Елена Дмитриевна, вдова партизана Игната Федоровича Касича, пришла, когда мы заканчивали завтрак. Поставила на клеенку эмалированный бидончик с крышкой и, обращаясь ко мне, произнесла:
— Кушайте на здоровье. Вы очень худой. — Голос у нее был низкий, с какими-то волнующими интонациями.
Елена Дмитриевна сняла толстое, на вате, пальто, сбросила на плечи шерстяной платок. Она была изящна, тонка, миловидное в юности лицо еще не утратило своей привлекательности. Афанасия Федоровна налила ей чаю, пододвинула масло, хлеб, коробку с конфетами и сказала:
— Борис Николаевич интересуется оружием отряда и поповским сундучком. Не помнишь, где Игнат с Андрианом заховали?
Елена Дмитриевна поставила чашку на блюдце:
— Игнат позвал меня: «Идем, поглядишь». А я ревела вместе с тобой, заупрямилась. Командир заторопил: «Игнат, николи», то есть некогда. Так и не поглядела. Потом Игнат сказал: «Алена, мы закопали по-пид шулою, с правой стороны».
