Сумерки - [59]

— Так вот. Мы с Серафимом теперь ее ищем. Серафим Искатель готовит поход за нею, так как истинный путь к Атлантиде знает. Ну а я по мере сил и возможностей ему помогаю, — скромно добавил Залежев. — Я тут, Аделаида Павловна, получил от казны сполна откупные, так теперь при больших деньгах, а потому решил стать деловым и вложить их в выгодное предприятие. А чего уж выгоднее, чем у погибшей империи все ихнее богатство забрать. И ведь никому оно не принадлежит, значит, по судам не затаскают, — рассудительно заметил помещик.

— А почему этот твой Серафим Искатель наблюдает за Иван Иванычем? — все еще продолжала беспокоиться Земляникина.

— Да потому что он такой человек, Аделаида Павловна, что не может бросить товарища в беде! Да и дело у Ивана Ивановича уникальнейшее. Впрочем, чего же это я! — звонко хлопнул себя по лбу Залежев. — Серафимушка-то вам так рад будет, ежели я вас сей же час к нему представлю. Поехали? Поехали, Аделаида Павловна? Иван Иванович, не упрямьтесь, сделайте одолжение.

Иван и Земляникина поневоле принуждены были уступить такой настойчивости. Помещик тотчас же подозвал полового, сунул ему пачку ассигнаций, не считая, и проводил пару до стоявшей у входа в трактир великолепной коляски на рессорах.

— Вмиг домчимся! — всю дорогу вещал он. — А как обрадуется Серафимушка! Ух как он вам, Иван Иванович, обрадуется! И Аделаиде Павловне, разумеется, тоже.

Коляска остановилась перед парадным подъездом небольшого особнячка, что располагался на Большой Бронной. Было заметно, что особнячок совсем недавно перекрашивали, причем ныне он стоял в удивительном красном цвете, каковой был нехарактерен для особняков. Когда Иван заметил это Залежеву, тот пояснил, что это Колобродов посоветовал так покрасить.

— И цвет, говорит, правильный, и в Москве сильно приметный. Для отличия.

Залежев три раза коротко дернул за шнурок колокольчика, а затем после паузы еще два раза. Дверь тотчас же отворилась, пропуская хозяина и его гостей в темную прихожую.

Безбородко и купчиха-миллионщица шли следом за помещиком по длинным коридорам с окнами, плотно занавешенными темными шторами, и удивлялись, оглядывая дивную обстановку особнячка. Было таинственно и пугающе темно. На стенах висели картины, изображающие тайные символы, на полу кое-где мелом были начертаны магические знаки. Пройдя весь первый этаж, Залежев со свечою в руке открыл дверь, ведущую на лестницу в подвал.

— Здесь, — коротко сказал он и первым начал спускаться.

Иван шел следом. За ним следовала Земляникина, держась за руку Безбородко.

В подвале было еще более таинственно, но зато тут всюду горели свечи. Свечи стояли на полу, на многочисленных бронзовых канделябрах, на выступах в стенах. Наконец хозяин подвел гостей к небольшой дверце с нарисованной на ней красной краской звездой и три раза сильно стукнул кулаком.

— Вводи, — грозно ответили ему из-за двери.

Залежев открыл дверцу и пропустил Ивана и купчиху вперед.

Посреди комнаты стоял стул, более напоминающий трон, на котором сидел бывший станционный смотритель Серафим Колобродов. Он был все в той же душегрейке, как и на станции, и в той же рубахе, только вместо валенок на ногах его красовались новенькие сапоги, сшитые, по-видимому, лучшим мастером Москвы.

— Доброго вам здоровья, — приветствовал Колобродов вошедших. — Вот, сударь мой, мы снова и свиделись, — обратился он к Ивану. — Прошу садиться.

Безбородко и Аделаида Павловна уселись на лавку, что стояла напротив трона, накрытая огромной шкурой медведя. Залежев, чрезвычайно довольный собою и своей ловкостью, уселся в сторонке.

— Следил я за вами, Иван Иванович. Уж не обессудьте, но только мне еще тогда граф Драчевский показался не тем, за кого он себя выдает, — сказал Колобродов.

Внутри Ивана все похолодело, а в сердце укололо сильно-сильно, да так, что он даже вздрогнул и скривился от боли. Купчиха, заметившая это, забеспокоилась.

— Нет, не уйти вам, сударь мой, от судьбы, — также заметив боль, сочувственным тоном сказал Серафим. — А судьба ваша в том, Иван Иванович, чтобы остановить страшный путь, коим следует исчадие ада, именуемое графом Драчевским.

Безбородко тихо охнул и тяжко вздохнул.

— Ну что же вы такое говорите, сударь! — воскликнула купчиха-миллионщица. — Как же можно больного человека на такие мучения снова посылать. Стыдно! Стыдно, сударь.

Тут Аделаида Павловна закрыла свое лицо руками и тихонько заплакала. Она поняла, что все усилия пропали даром, потому что ее возлюбленный уже более не слушает увещеваний, а внимает одному лишь бывшему станционному смотрителю, говорившем с ним о навязчивой идее. Уже сколько месяцев, как не вспоминал Иван о страшном графе и своей бывшей невесте Лизоньке, что, казалось бы, совершенно забыл в Москве о петербургских событиях, но стоило ему о них напомнить, как все воспламенилось в душе молодого человека, и каждая клеточка затряслась от нервного трепета. Огромными блестящими глазами глядел он на сидевшего перед ним Серафима Искателя и внимал.

— Внимайте же, внимайте, сударь вы мой! Слышали ли вы когда-нибудь сказ о Синей Бороде? — спросил Ивана Колобродов. — Был такой господин в Европе, который из раза в раз женился. Сказ донес до нас только лишь одну сторону, но я, наблюдая за графом, докопался до другой стороны. Синяя Борода убивал своих жен одну за другой, и от этих злодеяний у него вырастала синяя борода. Точь-в-точь как у нашего графа Драчевского. А выбирал европейский господин девиц все более молодых да здоровых. И вот выбрал он себе как-то раз одну девицу в новые жены и после свадьбы передал ей ключи от всех дверей, ведущих во все комнаты своего дома. Только лишь в подвал запретил заходить.