Сумерки - [57]

Часы на башне пробили полночь. Он вспомнил старые добрые времена: как тогда было хорошо, как беззаботно. Нежность к Олимпии захлестнула его, он повернулся и, ласково погладив ее по щеке, прошептал:

— С Новым годом, Олимпия!

В окно светил уличный фонарь, и в серой туманной полутьме ясно вырисовывалась неподвижная, лежащая совсем близко Олимпия. Глаза ее бессмысленно смотрели на него и светились как у кошки.

— Мне исполнилось двадцать лет и четыре месяца, — шепнула она.

Старик содрогнулся от ужаса, поскорее отодвинулся подальше, и слезы потекли у него по лицу.

Голос шофера вернул его к действительности.

— У главного входа остановимся или у боковой калитки? — громко спрашивал шофер.

Старик оскорбился: у главного! Только у главного, он не из тех, кого дальше черной лестницы не пускают. Этот шофер просто негодяй, и зачем он только с ним связался!

Лечебница Рамиро занимала обширный особняк с причудливыми уступами, какие с увлечением строили до войны. Плющ, увивающий его до самой крыши, придавал ему таинственности, да и стоял он в глубине запущенного разросшегося парка на самом берегу реки. Ну как тут не сочинить какой-нибудь необыкновенной истории о докторе Рамиро? К особняку вела аллея, посыпанная гравием, мягко шуршавшим под шинами. Север остался недоволен особняком. У него появилось ощущение, что его втягивают в какой-то заговор, а заговоров он никогда не любил. Он попросил шофера подождать их.

— Ожидание денег стоит, — предупредил шофер.

Прежняя властность зазвучала в повелительном окрепшем голосе старика:

— Будьте любезны помолчать и дождаться нас здесь! Вы шофер и сейчас находитесь в моем распоряжении.

— Хорошо, товарищ! — ответил тот, посмеиваясь.

Ну и ну! Это была последняя капля. Какой он ему «товарищ»! Чтобы какой-то шоферишка посмел его так называть. Товарища себе нашел! Сейчас он поставит его на место, объяснит, кто ему товарищ, но тогда тот наверняка уедет, и что делать Северу с беспомощной женщиной на руках? Сидит как истукан и не подумает, что надо помочь женщине выйти из машины. Вот она, воспитанность коммунистов. Подумать только — «товарищ»! Это он-то, Север Молдовану, доктор юридических наук, сенатор — ему «товарищ»?!

Поднимаясь по лестнице под руку с Олимпией, он подумал: ожидание и впрямь встанет ему в кругленькую сумму. И если так по три раза в неделю? Хорошо еще, что Дамиан продал брошь. Хотя хорошего тоже немного: почему-то он поторопился и продал ее за полцены, удержав один к десяти комиссионные. Но на первое время денег хватит.

Из просторного холла они прошли в помещение поменьше, не ярко освещенное, с несколькими потертыми продавленными креслами и низким облупленным столиком. На двери значилось: приемная. В приемной было пусто, пахло свежим борщом. Север помог Олимпии снять пальто, они сели и стали ждать. Из дверей напротив, за которыми виднелся длинный темный коридор, показался рослый мужчина в белом халате.

— На электрошок? Вам назначено?

Его развязность, неуважительный тон не понравились Северу, с подчеркнутым достоинством он ответил:

— Да, мы приглашены. Я — адвокат Север Молдовану, а это моя супруга.

Но имя его не оказало никакого действия.

— Придется подождать, — сказал тот и исчез.

Тишина стояла такая, словно во всем этом огромном доме не было ни души. Вдруг раздались шаги, и со стороны холла вошла девушка лет двадцати. Она приветливо кивнула, сняла голубое пальто с белой меховой опушкой и села в кресло рядом с Севером. У нее были пышные каштановые волосы, казалось, ей стоит большого труда сдерживать смех, который таился в уголках рта и ямочках на щеках.

Старик посмотрел на нее с живейшей симпатией и интересом. В молодости он не был равнодушен к женскому обаянию, в старости, как оказалось, тоже. Он уже подумывал, каким образом завязать с ней разговор, как вновь появился человек в халате.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил он и улыбнулся девушке как старой знакомой, — добрый вечер, барышня!

Север поспешно повел к дверям безропотную Олимпию. В дверях этот субъект — как он посмел — положил Северу на плечо руку.

— А вы останьтесь!

— Но… мне… я хотел бы поговорить с доктором.

— Хорошо, но прошу, подождите здесь!

Растерянный, униженный, старик стоял перед закрытой дверью. Ему стало легче, когда девушка спросила:

— А что с бабушкой?

Девушкам он прощал все, даже «бабушку». Он горестно опустился в кресло.

— Она никак не может успокоиться.

— И что? Буянит?

— Нет, что вы!

— Не буянит? Смирная?

— Да. То ость нет… То есть да… в общем-то смирная.

— Понятно. И ей предложили электрошок?

— Да.

— Может быть, и поможет, — не слишком уверенно сказала девушка.

Почему «может быть»? Разве Олимпия не выздоровеет? Кстати, что такое все-таки этот электрошок?

— Вы тоже лечитесь?

Девушка кивнула.

— И… тоже…

Он не произнес «электрошоком», только кивнул головой в сторону двери, ведущей в темный коридор.

— Да.

— Давно?

— Два месяца.

— Вот как? А с вами что?

— Все время плачу.

— Как плачете?

— Так. Ни с того ни с сего начинаю плакать и не могу остановиться. Поэтому стараюсь все время смеяться, чтобы не расплакаться.

Она расхохоталась, запрокинув голову, сияя белыми ровными зубами. Старик растерялся: шутит она или говорит серьезно?