Сумерки - [34]

— Пока еще не они у власти, и кто знает…

Старик с удовольствием допил свой стакан, крякнул и утер рот салфеткой. Это тоже было частью ритуала. Ласково, как разговаривают с умненькими, но чересчур наивными детьми, он обратился к Олимпии:

— Насчет «пока» ты безусловно права… Но всякий умный человек сообразит, что не сегодня завтра они придут к власти, и надо быть осмотрительнее. Только ты да Никулае можете верить, что вернутся времена Юлиу Маниу[18]. (Он произносил Маниу, напирая на «а».) Никулае меня не удивляет, он, похоже, впал в детство, но ты-то, как ты можешь так думать?

Рожи убрала мелкие тарелки и на блюде внесла четыре покупных пирожных. Олимпия пренебрежительно отозвалась:

— Ты полагаешь, если они захватят власть, то сумеют ее удержать?

— Одному богу известно, — ответил Север, открывая перочинный нож и разрезая пирожное на четыре кубика. Он наколол ножом один кубик и отправил в рот.

Олимпия собралась было напомнить, что пирожные не режут ножом и тем более с ножа не едят, но только вздохнула: сорок лет она повторяет это изо дня в день, а все без толку, — и заговорила о другом:

— Может, Софроние хочет о чем-то с тобой посоветоваться?

Роль советчика была Северу особенно лестна, и люди, обращающиеся к нему за советом, пользовались его особым расположением. С непререкаемой уверенностью он учил всему, начиная от сушки грибов и кончая ремонтом трамваев. Предположение Олимпии ему понравилось. Такое ему в голову не приходило. Он сразу вырос в собственных глазах и веско произнес:

— Вероятно, так оно и есть. Софроние Марку, человек полезный, надо принять его получше…

Олимпия встала из-за стола.

— Не беспокойся, я позабочусь…

После обеда старик прилег на часок отдохнуть, но сколько ни старался, уснуть не смог. Встал. Сполоснул лицо холодной водой, подровнял ножницами усы. Надел черный костюм и шелковый галстук, привезенный Ливиу с Мариленой из Флоренции, и пошел к себе. Походил туда-сюда по кабинету, перелистал газеты, рассеянно читая заголовки, и, начиная с четверти шестого, неотрывно смотрел в окно. Ничего нового он там не увидел. Вот, помахивая портфелем, прошествовал кривоногий толстяк, адвокат Беша. Чего он только не делал, чтобы отвертеться от фронта, и отвертелся, а Ливиу погиб… Беша зашел в колбасную и появился оттуда с объемистым пакетом. Дошел до угла. Свернул и исчез. Что он мог купить — торгуют-то одной кониной? Впрочем, Беша, может статься, ест и конину… Показалась машина, принадлежащая примэрии, — огромный, порядком обветшавший, но все еще внушительный «мерседес». Машина дала проехать трамваю и остановилась напротив дома Севера. Нет, нет, не у магазина, а напротив его дверей. Старик достал из жилетного кармана часы на золотой цепочке. 17.30. Из «мерседеса» вышел Софроние Марку в рясе, котелке и раскрыл зонт. Сопровождал его человек в сером пальто и мягкой серой шляпе, явно не духовного звания. Старик не знал этого человека, пытался угадать, кем бы он мог быть, и очень разволновался. Укрывшись одним зонтом, они поспешно перешли улицу и вошли в подъезд. Шофер заглушил мотор, наступила тишина, в сгущающихся сумерках машина напоминала жука-гиганта.

Север поторопился зажечь канделябр, сел за стол и прислушался. Раздался звонок, невнятные голоса в прихожей. Шаги по коридору. Голос Олимпии: «Прошу. Вас ждут!» В дверь постучали. Старик расправил плечи, приосанился и встал.

Первым в комнату вошел незнакомец, поприветствовав хозяина легким кивком головы. Север с неудовольствием посмотрел на его будничный в клетку костюм. Софроние Марку представил его:

— Доктор Ион Ион, главный врач муниципалитета.

Ах, вот оно что, новое начальство! Север наслышан об этом молодом человеке, говорят, он весьма энергичен и весьма левых взглядов. В его молодости сомневаться не приходится: у него лицо мрачного голодного студента, который ложится спать в нетопленой комнате, сунув ноги в шапку. Энергии ему, видно, тоже не занимать: в тридцать три года — а больше ему и не дашь — он главный врач города, и у него кабинет в муниципалитете. Пост этот тоже свидетельство, что он сторонник левых. Да и имя у него плебейское. Север насквозь видит этого господина или, как теперь говорят, товарища — Ион Ион его, кажется, зовут?!

Север, гостеприимно улыбаясь, указал гостям на кресла.

— Очень рад, проходите, пожалуйста, садитесь…

И все трое опустились в кожаные темно-коричневые кресла вокруг круглого дубового столика на львиных лапах.

Софроние потер руки.

— Зима приближается…

При этих словах улыбка осветила его мясистое лицо жандарма или тенора.

— Да и пора уж, — с готовностью поддержал разговор старик, поигрывая цепочкой от часов.

Доктор Ион сидел на самом краешке, точно каждую секунду готов был встать и уйти. Неожиданно он громко и басовито кашлянул, как бы напоминая, что пришел сюда не за тем, чтобы рассуждать о погоде.

— Да-а… — произнес Софроние с широкой улыбкой и развел руки, будто собираясь обнять собеседников. Ряса его распахнулась, и матово блеснул фиолетовый атлас подрясника. — Мы бесконечно признательны господину Молдовану за нашу встречу.

— Ну-ну-ну, — засмеялся Север, — пока еще благодарить не за что.