Сумеречные улицы - [3]

Коробка была не одна в комнате. У стола стояло кожаное кресло эпохи королевы Анны, рыжевато-коричневого цвета. Немного потёртое, даже на вид старое, со складками и даже маленькой дыркой на спинке сбоку. На столе на белой салфетке стоял маленький стаканчик тёмного хереса.

На деревянном полу перед холодным камином лежал коричневый коврик, подходящий по цвету к креслу. Камин выглядел так, словно в нём не разжигали огонь много лет — безупречно чистый, отделанный викторианской мозаикой, выкрашенной в чёрный цвет; в тёмном угольном ведре рядом с решёткой хранились каминные инструменты из кованого железа.

Напротив всего этого располагалась дверь комнаты, из тёмного морёного дерева, с железным ключом в замке. Справа от двери и кресла было окно. Длинное, скрытое за тяжёлой тёмно-оливковой бархатной занавеской.

Вот и всё. Просто тёмная комната, заполненная тёмной мебелью.

И странный вздох, доносящийся из коробки. Может быть.

После ещё нескольких вздохов из коробки как будто начал просачиваться крошечный, как булавочный укол, лучик света. Его было недостаточно, чтобы осветить комнату, но он немного рассеял мрачное настроение.

Несколько секунд спустя кожаное кресло скрипнуло, как будто кто-то в него садился, и из ниоткуда постепенно начала вырисовываться чья-то фигура. Почти так, словно она перемещалась из одной реальности в другую, где существовали одинаковые комнаты с одинаковыми креслами.

Ещё через несколько секунд фигура превратилась в невысокого старика с тонкими чертами лица, одетого в вечерний костюм, бабочку и камербанд[4], с маленькой красной розочкой в петлице, как будто он собирался пойти в оперу.

Не обращая внимания на темноту, словно при ней он мог видеть так же ясно, как при ярком дневном свете, мужчина потянулся к стакану с хересом. Он просмотрел страницы крупноформатной газеты, лежавшей на полу. Каждая страница была чиста, но, тем не менее, казалось, что он что-то читает на них.

Он поморщился, взглянув на херес, и пробормотал:

— Я предпочитаю амонтильядо[5].

После его слов херес на мгновение засиял. Когда свечение погасло, херес стал чуть более бледным.

Человек бросил взгляд на газету.

— Где я?

Пустая страница внезапно засветилась. На ней возникло слово, сначала словно написанное белым светом, а затем превратившееся в чернильно-чёрное.

КАРДИФФ

— Когда?

18 АВГУСТА 1941 ГОДА

— Какой популярный год. И где сегодня в этом тоскливом месте можно было бы найти божественного капитана Джека Харкнесса?

ТРЕТАРРИ

Старик, хихикая, захлопал в ладоши. Газета сама сложилась и улеглась на подлокотник кресла.

— Очаровательно. Думаю, Королевский Плут ловит Королевского Рыцаря. — Он оглядел комнату. — Свет.

Комната мгновенно преобразилась: зажёгся огонь, низковольтные электрические лампы на стене загорелись жёлтым светом, ковёр и занавеска стали кремовыми, и оказалось, что на стенах развешаны картины в рамках.

Фотографии, в основном чёрно-белые, изображающие Кардифф в течение предыдущих пятидесяти лет.

— Так лучше. Если мне придётся провести какое-то время в этом измерении, я должен провести его с комфортом. — Он наклонился и взял коробку — его тело было таким гибким, словно этот человек был раза в три моложе, чем выглядел.

Он подошёл к одной из фотографий.

— Это 1923 год, если я правильно помню, — сказал он коробке. — И там, в этом нелепом пальто, с этим самодовольным выражением лица — это наша цель. — Он похлопал по крышке коробки. — Он называет себя Джеком Харкнессом. Конечно, это не настоящее его имя, а маска, которую он однажды примерил и продолжает использовать. Фактически, он считает, что он и есть этот человек. И мы с тобой немного позабавимся с ним.

Он перешёл к другому снимку. Снова Джек, на этот раз фото датировано 1909 годом; он сидел в железнодорожном вагоне с отрядом солдат и смеялся.

— Хорошенько посмотри на нашего врага, — промурлыкал старик. — Нам предстоит долгая игра с очень неприятным итогом.

Из коробки послышался вздох, более громкий, чем раньше, и из щели между крышкой и самой коробкой появилась новая вспышка резкого белого света.

Старик медленно кивнул.

— Да, Богоубийца. И он на самом деле не слишком нам нравится, правда?

Коробка снова вздохнула.

Человек щёлкнул пальцами, и газета раскрылась на чистой странице.

— Отправка сообщения: Моя дражайшая доктор Бреннан. Матильда. Выражаю своё почтение Вам и Торчвуду. Настало время избавиться от паразита, называющего себя Харкнессом. Дело ТВ3/87/БМ. Прочтите и следуйте инструкциям. Вечно Ваш покорный слуга, Билис Менджер, эсквайр.

Газета закрылась, и старик улыбнулся.

— Разумеется, это не сработает. Но забавно будет понаблюдать, как беспокоится наш любезный капитан.

Он опять сел в кресло, сделал глоток хереса и внезапно откинул крышку коробки. Сильнейший шквал яркого, резкого белого галогенного света практически вырвался из коробки, прямо вверх, пробился сквозь потолок и исчез.

И Билис Менджер засмеялся, представив себе, какую травму он нанесёт, безусловно, косвенно и тайно, своему… заклятому врагу.

— Заклятый враг? О, мне это нравится, — сказал он газете. — Я бы мог уладить дело с «врагом». Даже со «смертельным врагом». Но «заклятый враг» — о, однако же это великолепно.