Сумеречные люди - [52]

— Он никак не мог сообразить, о чем идет речь, и я решила, пусть сам спустится и поговорит с этим рыбаком.

— Кто он такой? — прохрипел Прингл, протирая глаза.

— Это человек, который отдал вам свою одежду, — объяснила миссис Рейс. — Мы решили, что ему следовало бы немного заплатить.

— Какую еще одежду?

— Одежду, в которой вы вернулись с моря. Вы не хотите его отблагодарить?

— С какой стати?

— Не знаю.

— Что ж, — сказал Прингл, — раз вы все считаете, что я должен ему заплатить, я не против. Сколько ему дать?

— Я считаю, — сказала миссис Рейс, — что десяти шиллингов будет довольно. Остальные — что надо заплатить фунт.

— Десять шиллингов? — переспросил Прингл. — Фунт?!

— Видишь ли, — сказал Этуотер, — они наверняка вообразили себя героями.

— Да, но фунт — это огромные деньги.

— В таком случае дай ему десять шиллингов.

— Десяти шиллингов мало, — сказала Харриет. — Как ты этого не понимаешь?

— Сколько всего человек было в лодке? — спросил Этуотер.

— Двое, — ответил Прингл. — Но помогал мне вылезти из воды только один.

— А почему бы не пойти на компромисс и не дать ему пятнадцать шиллингов? — предложила миссис Рейс.

— Возможен и такой вариант, — сказал Прингл. Теперь он, судя по всему, проснулся окончательно. — У кого-нибудь есть мелкие деньги? — спросил он, роясь в бумажнике.

— Я могу дать тебе полкроны, — сказал Барлоу, — но тогда у меня совсем не останется мелких денег. А на два фунта мне жить до пятницы.

— Вот еще полкроны, — сказал Этуотер. — У тебя найдется десять шиллингов?

Софи заглянула снова.

— Он пьет кофе, — доложила она и снова села за шитье.

— Софи вы ему не передадите? — сказал Прингл, вручая ей десятишиллинговую банкноту и две монеты по полкроны. Софи взяла деньги и вышла снова. Когда она вернулась в гостиную с пустой кофейной чашкой в руке, миссис Рейс спросила:

— Что он сказал?

— «Спасибочки».

— И больше ничего?

— Больше ничего.

— Значит, сумма, скорее всего, оказалась правильной, — сказал Прингл и, туже затянув пояс халата, пошел наверх. — И больше меня не будите. Кто бы ни пришел. Я никого не желаю видеть.

— Ну вот, — с облегчением вздохнул Барлоу, — узнаю старину Прингла.

— Через несколько дней, проведенных в Лондоне, — подытожила миссис Рейс, — он станет самим собой. Вот увидите.

31.

— Ну, как было загородом? — спросил Носуорт. За то время, что Этуотер отсутствовал, он, кажется, пожелтел еще больше.

— Неплохо. Погода стояла прекрасная.

— Я говорил со Спердженом о вращающемся стуле, и он сказал, что поставит этот вопрос на Правление.

— Благодарю.

— Меня благодарить не за что. Я выполняю свой долг.

— В Лондоне что-нибудь интересное происходило?

Носуорт покачал головой. На столе Этуотера лежало несколько писем. Первые три оказались счетами за книги, четвертое — письмом от Верелста, где тот писал, что едет за границу и посылает Этуотеру адрес отеля во Франции, который забыл дать в свое время. Пятое и последнее письмо было запечатано в ярко-синий конверт; адрес на конверте был написан размашистым почерком Лолы. Он открыл письмо. Носуорт сказал:

— Пока вас не было, доктор Кратч наведывался несколько раз.

Этуотер пробежал глазами письмо Лолы. Выходит, и здесь тоже конец. Что ж, жаль. Он пометил у себя в блокноте, что надо будет написать ответ, и подумал, что Лола, должно быть, писала это письмо не без удовольствия.

— И как он держался? — спросил Этуотер.

— Последний его визит ознаменовался заметной переменой к худшему.

— Вот как? — сказал Этуотер и спрятал письмо Лолы в карман.

— Досадно, что вы забыли вернуть ему его брошюру. Впрочем, я предупредил его, что вы сегодня возвращаетесь, и он сказал, что зайдет.

— Понятно.

— Да. Думаю, он появится во второй половине дня.

— Как там Миллер? Как его варикозные вены?

— Отсутствует по-прежнему. Куда-то уехал. У нас новое правило: каждый второй понедельник с экспонатов следует стирать пыль. Вы могли бы это проконтролировать?

— В том числе и с экспонатов «Марк III»?

— Да, — ответил Носуорт, — и с экспонатов «Марк III».

— А что думает об этом Сперджен?

— Разумеется, он вне себя. В этой связи он отказался читать гранки семилетнего каталога.

— Молодец!

— В конце концов, всему есть предел.

— Мы не рабы Правления, так ведь?

— Особенно когда в музее такая запарка.

— Да, решение крайне неразумное.

— А мне ведь еще переводить эти датские стихи и писать предисловие к catalogue raisonné собрания Палманиани[29], — сказал Носуорт.

— Когда он выходит?

— Осенью, — ответил Носуорт. — Да, кстати, вам тут звонили, и не раз. Женские голоса.

— Сколько было звонков?

— Довольно много. Но ваш адрес я им не давал.

— Они что-нибудь просили передать?

— Одна из них просила вам передать, что с вами прощается.

— Она назвалась?

— Нет. И не подумала.

— Что-нибудь еще?

— От чеха масса хлопот.

— Хлопот?

— Лишней работы, — уточнил Носуорт. — Лишней работы. — И с этими словами он удалился к себе.

В дверях вырос юнец с ушами, похожими на цветную капусту.

— К вам доктор Кратч, — доложил он и переложил то, что жевал, за другую щеку.

— Проводите его в приемную.

Беседа с доктором Кратчем заняла немало времени. Когда доктор наконец ушел, Этуотер написал письмо Лоле, в банк, а также несколько писем по вопросам этнографии, после чего позвонил Сьюзан. В трубке послышался низкий, хриплый голос старого Наннери, который сообщил, что Сьюзан в отъезде.