Сумеречная земля - [42]

Шрифт
Интервал

Ради чего умерли все эти люди?

Благодаря их смерти я, который, после того как они меня изгнали, брел по пустыне, как бледный символ, вновь обрел свою реальность. Я, как и любой другой человек, не получаю удовольствия от убийства; но я взял это на себя — спустить курок, принося жертву ради себя и своих соотечественников, навлекая на темнокожих смерть, которой все мы желали. Все виновны, все без исключения. Я включаю сюда и готтентотов. Кто знает, за какие невообразимые преступления духа они умерли благодаря мне? Божий суд справедлив, безупречен и непостижим. Его милосердие не принимает в расчет заслуги. Я — орудие в руках истории.

Буду ли я страдать?

Я тоже боюсь смерти. Я тоже проводил бессонные ночи, вычисляя процентное отношение уже проглоченных сорока шести лет, и мысленно переношусь в тот день после моей кончины, когда дублер гробовщика распорет меня и вытащит из их аккуратного гнездышка органы моего внутреннего «я», которые я так долго лелеял. (Интересно, куда их денут? Выбрасывает ли он их свиньям, в целях экономии?)

Однако более глубокая истина заключается в том, что моя смерть всего лишь зимняя сказка, которую я рассказываю, чтобы себя напугать, чтобы мне стало еще уютнее под одеялами. Мир без меня невозможно себе представить.

С другой стороны, если случится худшее, вы увидите, что я не так уж безумно привязан к жизни. Я знаю свои уроки. Я тоже могу удалиться перед поманившим пальцем через бесконечные коридоры моего «я». Я тоже могу достичь той точки зрения, с которой, подобно Плате, подобно Адонису, подобно Томбур энд Томбур, подобно намаква, я могу оказаться лишним. В настоящее время я не хотел бы достичь этой точки зрения; но, когда придет этот день, вы обнаружите, что меня никогда не волновало по-настоящему, жив я или умер, жил ли когда бы то ни было или вообще никогда не родился. Мне и без того есть о чем подумать.

Послесловие

Среди героев, которые первыми отправились в глубь Южной Африки и вернулись с вестями о том, что мы унаследовали, Якобус Кутзее до сих пор занимал почетное, пусть и скромное место. Теми, кто занимается нашей ранней историей, признано, что он открыл Оранжевую реку и жирафа. Однако из своих башен из слоновой кости мы снисходительно подсмеивались над легковерным охотником, который сообщил губернатору Рейку Тулбагу ту басню о длинноволосых людях далеко на севере, в результате чего была отправлена бесполезная экспедиция Хендрика Хопа 1761–1762 годов. Благодаря простому стечению обстоятельств, особенно сокращенному отчету об исследованиях Кутзее, который до сих пор находится в обращении, этот стереотип укоренился и скрыл от нас истинное значение этого человека. Отчет, до сих пор считавшийся окончательным, — работа другого человека, писца из Замка, который выслушал историю Кутзее с нетерпением бюрократа и торопливо набросал краткий конспект для губернатора>1. Там зафиксирована лишь та информация, которая могла представлять ценность для Компании, то есть сведения о залежах полезных ископаемых и о потенциале племен, живущих на внутренней территории и могущих стать источниками снабжения. Можно не сомневаться, что только вторая, коммерческая, натура писца Компании заставила его записать историю, вызвавшую пренебрежительное отношение к Кутзее, — историю о людях «с коричнево-желтой или желтой кожей, с длинными волосами и в льняной одежде», живущих на севере.

Данная работа имеет целью дать более полное и, следовательно, более справедливое представление о Кутзее. В этой работе есть и пиетет, и история: пиетет по отношению к своему предку и одному из наших прародителей; исторические доказательства, призванные исправить определенные искажения, вкравшиеся в нашу концепцию о великом веке исследований, когда белый человек впервые вступил в контакт с туземными народами, живущими на внутренних территориях.

Якобус Янзон Кутзее был правнуком Дирка Кутзее, бюргера, который эмигрировал из Голландии на мыс Доброй Надежды в 1676 году. Поколения Кутзее хорошо иллюстрируют постепенное распространение колонистов во внутренних районах страны, что составило внешнюю историю, легенду о белом человеке в Южной Африке, переселяющемся все дальше на север в гневе или отвращении к ограничениям правительства, голландского или английского. В нашем народе много анархического. Мы верим в правосудие, но никогда не принимали законы охотно. Дирк Кутзее эмигрировал в Стелленбосх; Якобус Кутзее, спустя семьдесят лет, переселился в Пикветберг, где стал скотоводом и охотником. Именно оттуда, со своей фермы около современной деревни Аврора, он отправлялся в экспедиции — охотиться на слонов, в том числе и в экспедицию 1760 года.

Чтобы понять жизнь этого безвестного фермера, требуется подключить воображение. Кутзее был частью потока людей, повернувшихся спиной к югу. Многим фермерам внутренних областей надоело выбиваться из сил, чтобы ежемесячно удовлетворять потребности ненасытной Ост-Индской компании, доставляя по скверным дорогам на мыс Доброй Надежды мясо, зерно, фрукты и овощи в фургонах, запряженных волами. Такие люди обращали свой взор к голым равнинам внутренней части страны, видя себя хозяевами своей судьбы. Встаньте на самом кончике Мыса и взгляните на море. О чем вы думаете? О юге: черные моря, лед, белизна. Покиньте Мыс, быть может, верхом, и многие мили вы все еще удираете от юга. Потом — бац! — на каком-то расстоянии от побережья, по-разному определенном, вы свободны от юга. Вы вступаете в предательскую нейтральную зону, свободные от чувства неизбежности. Потом, когда вы прод вигаетесь еще дальше на север, — бац! — и вы во второй зоне неизбежности, привязанные к северу. Нет ничего, кроме севера. Кутзее, продвигаясь на север, видел, так сказать, сферическим глазом лягушки или жабы: все, что было вокруг него (лягушка), было впереди него (человек). С точки зрения истории, он создал будущее, отказавшись от контракта с Компанией на поставку пшеницы и овощей ради скотоводства.


Еще от автора Джон Максвелл Кутзее
Бесчестье

За свой роман "Бесчестье" южноафриканец Кутзее был удостоен Букеровской премии - 1999. Сюжет книги, как всегда у Кутзее, закручен и головокружителен. 52-летний профессор Кейптаунского университета, обвиняемый в домогательстве к студентке, его дочь, подвергающаяся насилию со стороны негров-аборигенов, и сочиняемая профессором опера о Байроне и итальянской возлюбленной великого поэта, с которой главный герой отождествляет себя… Жизнь сумбурна и ужасна, и только искусство способно разрешить любые конфликты и проблемы.


Детство Иисуса

«Детство Иисуса» – шестнадцатый по счету роман Кутзее. Наделавший немало шума еще до выхода в свет, он всерьез озадачил критиков во всем мире. Это роман-наваждение, каждое слово которого настолько многозначно, что автор, по его признанию, предпочел бы издать его «с чистой обложкой и с чистым титулом», чтобы можно было обнаружить заглавие лишь в конце книги. Полная символов, зашифрованных смыслов, аллегорическая сказка о детстве, безусловно, заинтригует читателей.


Школьные дни Иисуса

В «Школьных днях Иисуса» речь пойдет о мальчике Давиде, собирающемся в школу. Он учится общаться с другими людьми, ищет свое место в этом мире. Писатель показывает проблемы взросления: что значит быть человеком, от чего нужно защищаться, что важнее – разум или чувства? Но роман Кутзее не пособие по воспитанию – он зашифровывает в простых житейских ситуациях целый мир. Мир, в котором должен появиться спаситель. Вот только от кого или чего нужно спасаться?


Сцены из провинциальной жизни

Кутзее из тех писателей, что редко говорят о своем творчестве, а еще реже — о себе. «Сцены из провинциальной жизни», удивительный автобиографический роман, — исключение. Здесь нобелевский лауреат предельно, иногда шокирующе, откровенен. Обращаясь к теме детства, столь ярко прозвучавшей в «Детстве Иисуса», он расскажет о болезненной, удушающей любви матери, об увлечениях и ошибках, преследовавших его затем годами, и о пути, который ему пришлось пройти, чтобы наконец начать писать. Мы увидим Кутзее так близко, как не видели никогда.


В ожидании варваров

При чтении южноафриканского прозаика Дж. М. Кутзее нередко возникают аналогии то с французским «новым романом», то с живописью абстракционистов — приверженцами тех школ, которые стараются подавить «внетекстовую» реальность, сведя ее к минимуму. Но при этом Кутзее обладает своим голосом, своей неповторимой интонацией, а сквозь его метафоры пробивается неугасимая жизнь.Дж. М. Кутзее — лауреат Нобелевской премии 2003 года.Роман «В ожидании варваров» вошел в список ста лучших романов всех времен, составленный в 2003 году газетой The Observer.


Мистер Фо

 Если все русские писатели вышли из "Шинели" Гоголя, то роман южноамериканского писателя и нобелиата Дж.М.Кутзее "Мистер Фо" и роман француза Мишеля Турнье "Пятница, или Тихоокеанский Лимб" тоже имеют одного прародителя. Это Даниель Дефо со своей знаменитой книгой "Робинзон Крузо".Авторы романов, которые вошли в эту книгу, обращаются к сюжету, обессмертившему другого писателя - Даниэля Дефо. Первый и этих романов был написан во Франции в 1967 году, второй в ЮАР двадцать один год спустя. Создатель "Пятницы" был удостоен Гонкуровской премии, автор "Мистера Фо" получил Нобелевскую.На этом сходство упомянутых выше произведений заканчивается, и начинаются увлекательные поиски различий.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.