Пианист удивленно взглянул на нее:
— Взаймы? Я нигде не достану и не собираюсь искать… Но, видите ли, эти три дня я буду чувствовать себя собственником Стайнвея.
Джордж сел за рояль.
— Ну, давайте. Вот с этого места: играйте ровно и ритмично.
Урок начался.
* * *
Следующий урок назначили на четверг, через три дня. Пианист распрощался, получил пять долларов и вышел на улицу. Он чувствовал себя очень счастливым и богатым: собственный Стайнвей и еще пять долларов в кармане! Правда, эти деньги следовало растянуть, но в ближайшие дни было еще несколько уроков и жизнь, в общем, замечательная вещь. Кто это сказал, что в жизни нужно шагать с улыбкой?
В этот день пианист шагал с улыбкой. Дважды он даже поймал себя на том, что поправлял галстух, — признак самовлюбленности, — съел в угловой кафетерии дорогое пирожное с клубникой и сливками, а но возвращении домой весьма презрительно взглянул на черную «бандуру», стоявшую в углу, и с оттенком пренебрежительной наглости сказал что то об инструментах, которые нужно оставлять на тротуаре, на произвол судьбы.
На следующий день он дал два урока и ходил бодро, но уже без улыбки.
На третий день пианист стал мрачен. Жизнь не удалась и напрасно он приехал в Америку. Слишком здесь много знаменитостей, слишком трудно сделать карьеру без менаджера, а менаджера нельзя получить без денег. «В Карнеги Холл будут выступать другие, думал он, и на Стайнвеях будут играть другие, более талантливые и счастливые музыканты, а он обойдется с «бандурой», — по Сеньке и шапка… И, как на зло, тут еще этот урок с Джорджем. Мальчик хороший, но мамаша, в общем, слишком любопытная и назойливая женщина. Конечно, ходит на дамские завтраки и рассказывает приятельницам о музыканте, который хотел купить Стайнвей за двадцать долларов. И не нужно сегодня идти по 57 улице и зря себя волновать. Или, посмотреть в последний раз?… Нет, Стайнвей стоит на своем месте. Значит, не продали. Да они и не имели права, раз взяли задаток. Вот он, старикан, внутри разгуливает. Симпатичный человек, душевный. Должно быть, огорчится, что я не куплю его рояль, а потом продаст этому самому господину с цветным галстухом… Собственно, приличие требует зайти и сказать, что я отказываюсь. Все-таки, он был любезен. Может быть, у него есть другие покупатели, и он ждет моего ответа…»
И пианист вошел, еще более смущенный, чем в первый раз. Старик обрадовался и сказал, что сегодня — прекрасный день, и что он рад видеть у себя артиста, — он даже не ожидал подобной аккуратности. Рояль может быть доставлен завтра утром, часам к девяти, — ему нужен только адрес. И он пришлет лучшего настройщика.
Затем наступила пауза. Пианист каким то деревянным голосом сказал:
— Я принес вам еще десять долларов.
— Десять долларов? — переспросил старичок. — Так, так… Значит, еще на три дня?
— У меня нет денег, но я достану. Не знаю еще как, но достану. Я уверен в этом.
— Я тоже уверен, —сказал торговец. Когда человек чего то очень хочет, он добивается своего.
Конечно, миссис Джонсон, сгорающая от любопытства и всегда вмешивающаяся в чужие дела, первым делом задала -ему вопрос о рояле. Достал он деньги?
— Нет… То есть, часть суммы.
— Сколько же вы внесли?
— Еще десять долларов.
Миссис Джонсон рассмеялась. Пианист подумал, что обижаться нечего, — откуда такой американке обладать тактом? В конце концов — наплевать, отыграл свое, поучил ее бездарного отпрыска, и — до свиданья!
До свиданья. До понедельника. Все это получается довольно глупо, и она права, когда смеется. Выбросил двадцать долларов, потом десять… Ребячество. Вместо того, чтобы купить себе новые башмаки или уплатить за квартиру. Нашелся еще один Горовиц!…
Много других, горьких и колючих слов, говорил он дома, лежа на продавленном диване, приобретенном по случаю в Армии Спасения.
— К этому дивану, к этой кривой этажерке, не хватает только концертного Стайнвея… Моцарта похоронили в братской могиле бедняков, Бетховен всю жизнь нуждался, Шопен не имел ничего, кроме долгом, а я не могу жить без Стайнвея!
В комнате было душно, какая-то пружина давила бок, и тяжелая, неуходящая тоска долго не отпускала и не давала заснуть.
Проснулся он рано утром. В дверь стучали. От мучительной ночи болела голова и он не сразу сообразил, что происходит. На пороге стояли трое, — рослые рабочие в тельниках, с какими то канатами в руках, и один из них, должно быть, старший, спросил:
— Куда ставить рояль? В угол, что ли?
— Какой рояль?
Перевозчик подозрительно посмотрел на пианиста, переспросил его имя и сказал, что они не могут терять время и должны втащить в квартиру инструмент, который он вчера купил.
— Я не купил инструмента.
Перевозчики переглянулись.
— Нужно позвонить в магазин, — сказал один. Может быть, мы ошиблись адресом.
Они позвонили. Адрес оказался правильным.
— Возьмите трубку, хозяин хочет с вами говорить.
Говорил старичок. Голос его звучал, как обычно, очень грустно. Он сказал, что очень рад и поздравляет, — миссис Джонсон заплатила все, и подписала все бумаги. Миссис Джонсон уверена, что преподаватель ее сына сделает большую карьеру.
Он добавил при этом, что Америка — страна больших возможностей для каждого человека, и что нужно только не упустить шанс, но пианист его не расслышал: рабочие уже поднимали рояль по лестнице.
