Сухарева башня - [66]

– Запиши отдельно, мы в музей ее определим, – сказал Антон Францевич.

Чихая, Опалин потащил из кучи новую пачку дел. Почти сплошь старая орфография: 18-й год, 19-й, когда многие еще не успели приноровиться к новым правилам. Кудрявятся упраздненные ять и фита, упрямо стоят i вместо и перед гласными и твердые знаки – в конце слов, после согласных. Банды, банды, банды. Убийства. Убит коммунист, ограблена почта, убито 7 человек, и дом сожжен дотла. Считают, что это дело рук Стрелка, который появился в округе. Приняты меры…

«Стоп, это какой еще Стрелок? Наш?»

В числе жертв – муж и жена Дементьевы, родители мужа и трое родственников семьи, прибывших из Петрограда. Родственники, вдова купца Благушина и двое ее сыновей, по слухам, привезли с собой какие-то ценности, спасаясь бегством. «Это их и погубило, – мрачно подумал Опалин. – Не то место они выбрали, чтобы пересидеть». Старший Дементьев – учитель в отставке, сын воевал, георгиевский кавалер, сначала находился в пехоте, позже летчик (в эпоху, когда парашютов еще не было, слово летчик звучало примерно так же, как и смертник). Да, мрачно подумал Опалин, на войне уцелел и домой вернулся, а убили бандиты. Почерк у того, кто заполнял бумаги, был ужасный, теперь Иван пролистывал их, почти не вчитываясь, и едва не напоролся на ржавую скрепку. Он сдавленно чертыхнулся и отдернул руку. Под скрепкой оказалась прикрепленная в качестве улики фотография, любительская, но очень четкая: двое сидят на садовой скамейке, у нее миловидное застенчивое личико и коса до пояса, у него – военная форма, георгиевский крестик, лихо заломленная фуражка. Счастливая пара, да и только; возле их ног свернулась большая собака. Но Опалин увидел фото – и остолбенел.

«Нет, этого не может быть…»

– Ваня! – весело крикнул с другого конца зала Антон Францевич – Я предлагаю прерваться и подумать о деле, то есть об обеде. Я разузнал, сегодня в столовой обещали сырники…

– Сейчас! – крикнул в ответ Опалин. – Я уже заканчиваю…

Он еще раз поглядел на фотографию, вернулся в начало дела и стал снова читать его, теперь уже внимательно. Дементьев Николай. Награжден за штыковую атаку, потом попросился в летчики, потом, после Февральской революции, – неизвестность. Ни слова о том, чтобы он служил в Красной армии. Вернулся домой за два дня до нападения бандитов. Убит ими, как и его жена. Агент, который вел дознание, брал показания у священника Авилова, который хорошо знал Дементьевых. Авилов… И зовут его, конечно, Игнатий.

«Летчик, – думал Опалин, насупившись, – ах, летчик… Не было его в доме. Наверное, когда он вернулся, то увидел уже пепелище… А священник солгал, что Николай погиб вместе со всеми, чтобы… ну, в общем, были причины, так сказать. И дал ему документы, наверное, своего сына, раз по ним он Авилов Андрей Игнатьевич… И всегда он был щеголем – вон как на скамейке сидит… Но не это самое скверное. Скверно, что жена его, Ольга Алексеевна, тоже не умерла. И мало того что не умерла, но несколько дней назад бросалась на меня с топором».

Глава 29 Бегство

Он пообедал в компании Вежиса в тесной столовой, где всегда было темновато и столы почти касались друг друга, и хотя любил простую пищу – те же сырники, – даже не заметил их вкуса. Опалин был недоволен собой. На память ему приходили разные мелочи из последнего разговора с Авиловым, и он даже вспомнил, как тот переменился в лице, едва Иван упомянул, что Сонька рыжая, как стал забрасывать его вопросами о ней, перемежая их другими, не относящимися к делу, чтобы собеседник не догадался об истинной причине его интереса. «И я ничего не заметил! – думал Опалин сердито. – Хвастался, как дурак… и каково ему было слушать, как я с ней дрался… Наверное, он убить меня желал за мою болтовню. Совершенно я не разбираюсь в людях… и что я вообще делаю в угрозыске? Валя прав: гнать меня в шею надо…»

Антон Францевич старался оживить беседу, но быстро заметил, что Иван думает о чем-то своем и отвечает невпопад.

– Ваня, что-то не так? – спросил Вежис напрямик.

Опалин покосился на собеседника. Он колебался между желанием выложить все как на духу – и в то же время воспоминание о слове, которое он дал Авилову, удерживало его. Поэтому он повел плечами и пробурчал что-то о том, что здоровье Селиванова ухудшилось, и вчера врач сказал, что если его в ближайшее время не переведут в санаторий – где-нибудь, где сейчас тепло…

– Ну ты же понимаешь, что от этой болезни не выздоравливают, – сказал Антон Францевич со своим обычным благодушным видом. Опалину вдруг неудержимо захотелось ему врезать, и он даже спрятал руки под стол, чтобы Вежис не заметил, как они сжимаются в кулаки. – Если хочешь, можешь сегодня уйти пораньше, я не возражаю.

«Может быть, поговорить с Петровичем? – думал Опалин. – Или с Бруно… – Но ему не хотелось открываться немцу. Он никак не мог простить Келлеру, что тот его ударил, когда он уже не мог ответить. – Сказал ли я Авилову, в какой больнице его жена? Нет, не сказал… Но он и без меня может все узнать, конечно. А когда узнает, то обязательно придет за ней. Двух бандитов он убил и не поморщился… и чего я жду? Чтобы из-за меня убили товарищей, на этот раз на самом деле?»