Судоверфь на Арбате - [65]

— Граждане, подъезжаем к Ленинграду. Билеты нужны?

— Конечно, — Слава быстро свесился с верхней полки, — для отчета.

— Ну, берите, берите.

Огромная площадь перед вокзалом встретила нас колючим ветром, суетой трамваев и машин.

— Ребята, давайте не растягиваться, — собрал нас Александр Сергеевич. — На всякий случай: школа, где мы остановимся, находится на улице Дзержинского. Вот посмотрите сюда.

Александр Сергеевич подошел к книжному киоску, в застекленной витрине которого висела большая схема Ленинграда.

— Я вначале никак не мог понять, — подошел ко мне Слава, — почему так неудобно ходить по Ленинграду.

— Ну и что ты понял?

— А очень просто: у москвичей скорость выше, приходится все время кого-нибудь обгонять.

Сейчас-то уже положение изменилось, ленинградцы скачут по своему Невскому, не уступая москвичам на улице Горького или проспекте Калинина.

За Аничковым дворцом Александр Сергеевич свернул в какую-то узкую улицу, затем в другую.

— Вот и улица Дзержинского, бывшая Гороховая.

— Так это здесь жил Обломов? — резво отозвался Мадленский.

— Ну наконец-то, теперь я вижу, что с литературным образованием у вас, Филя, все в порядке.

— Еще бы, это мой любимый предмет, — скромно потупился Филимон.

Серое высокое здание школы с длинными темными узкими окнами смотрело через неширокую улицу на такой же серый дом напротив, в котором, правда, разноцветно горели окна. Постучались в запертые двери. Прохожие оборачивались, недоумевая, что нужно целой компании старшеклассников с рюкзаками рано утром в школе во время каникул.

Появилась заспанная вахтерша. На втором этаже она долго подбирала ключ к высокой двери класса, и наконец мы с облегчением сбросили на пол рюкзаки.

Парты были сдвинуты к окну и поставлены одна на другую. Доставленные из физкультурного зала маты уложены вдоль стен. Значит, нас ждали.

— Это наш туристский кружок позаботился, — пояснила наша хозяйка.

За окном уже стало почти совсем светло, день обещал быть ясным и морозным.

— Куда мы сегодня пойдем? — спросил Слава.

— Я предлагаю, — ответил Александр Сергеевич, — отправиться за город. Ну, скажем, в Репино. Жаль упускать солнечную погоду.

— Красиво-то как, — сказала Маша, когда за окном замелькали сосны и ели, а электричка выкатилась из города и застучала колесами по Карельскому перешейку.

Народу в вагоне было немного. Мы бегали от одного окна к другому.

— Смотрите! — кричал Филя, указывая в окно справа. И мы мчались глазеть на поросшие лесом огромные валуны красноватого гранита.

— Залив! Море! — кричал в это время Костя, расположившись у окна слева.

— Александр Сергеевич, а вы путешествовали когда-нибудь по Карелии? — спросил Володя.

— Нет, никогда…

— Странно, ведь это страна тысяч озер, как называют Карелию, а вы такой страстный байдарочник.

— Я воевал в Карелии. Правда, севернее. Там природа не такая богатая. Но дело не в этом.

Когда нас в сентябре сорок первого везли на фронт, да и когда обустраивали позицию, я смотрел вокруг и думал:

«Вот кончится война, победим, и приеду я сюда в поход на байдарке». Потом я видел эти озера буквально красными от крови… Здесь гибли мои товарищи, здесь я сам получил ранение, так что нелегко мне путешествовать по этому краю…

— Александр Сергеевич, Солнечное проехали, наша следующая, — сообщил Слава.

— Вы все время здесь воевали, на Севере? — спросила Алена.

— Нет… После ранения я оказался в Москве как раз в то время, когда гитлеровцы, не считаясь с потерями, рвались к столице. Я принял командование лыжным батальоном. Мы должны были закрепиться в районе Останкина и не пропустить фашистские танки в Москву.

— А потом?

— Потом врага отогнали от столицы, а я до конца войны служил в зенитной батарее…

Вдоль шоссе тянутся санатории, детские сады, дачи. И среди высоких сосен и елей приткнулся к склону причудливый деревянный дом с большими окнами, стеклянными скатами кровли, резными украшениями, балконами и верандами.

— Александр Сергеевич, а почему эта усадьба Репина называется «Пенатами»? — спросил Костя Соколов.

— Пенаты — у древних римлян боги домашнего очага, семейного счастья. А позднее это слово стало обозначать просто родной дом. Ну помните выражение «вернуться к родным пенатам»?

В прихожей Слава заметил старую железную лопату и оживился:

— А она на что здесь?

— Это лопата, которой Репин работал в саду.

— A-а, я думал, ненужная просто.

— Филя, проследите, пожалуйста, за Славой, а то будет как с колоколом.

— А что колокол? — возмутился Слава. — Я же его не взял, хотя совсем ненужный был колокол.

— Почему ненужный? А звонить в случае пожара в деревне или еще по каким причинам?

— Так они для этого кусок рельса повесили. А колокол на заборе в Большом Сабске так и висит, так и скучает, сердечный, позеленел даже весь.

И Слава с укоризной посмотрел на Александра Сергеевича, запретившего ему реквизировать этот предмет «для нужд истории».

Когда выходили на улицу, смеркалось. Парк не казался уже таким прозрачным и легким. Аллея вела в заснеженную холодную тьму, и лишь минут через двадцать впереди показались огни станции.

Вечером Невский совсем другой. Свету гораздо больше — это витрины бесконечных магазинов, кафе, порталы театров, кино. Вспыхивают неоновые трубки рекламы.