Судовая роль, или Путешествие Вероники - [70]

— Здравствуйте, — сипло сказала Ника и, прокашлявшись, повторила еще раз, — здравствуйте… мне бы номер, на одну ночь. Пока.

— Паспорт, — сказала крепдешиновая, не поднимая головы.

— Да. Сейчас. Вот.

— Весы сдали? Прилавок оплачен?

В каталоге начались пальто, палец замер и, подумав, решительно перевернул просмотренные страницы, возвращаясь к кружевам, шелкам и атласу.

— К-какие весы?

— Справка с направлением с собой? — барашковая голова все так же внимательно изучала призывные улыбки манекенщиц.

— Да мне просто переночевать! Мне номер нужен.

— Без справки не положено, — ответила дама и печально вздохнула, уперев палец в блондинку, украшенную розочками и бантиками.

Ника поняла, что вздох относится не к ней. Медленно протянула руку к паспорту, раздумывая, что же делать дальше.

— А что, мест совсем нет? Я же заплачу. Сколько стоит переночевать?

Барашковая голова, наконец, изменила положение, явив Нике пухлое лицо с синими тенями и румянами, наведенными до самых висков. На круглой щеке блеснули серебряные точки дискотечных мушек. Ника слегка содрогнулась, увидев блестящие губы сердечком, тоже усыпанные сверкающими точками, только золотыми, и поспешно нацепила вежливую и чуть просительную улыбку.

Глазки под синими тенями осмотрели Никины волосы, укрывающие плечи. Раскрылся красный блестящий ротик.

— Женщина! Я ж вам русским языком сказала! Не положено! Надо вам ночевать — идите вон, в бар. Может, кто подберет.

— Что? Да вы как…

— Там есть — сдают жилье, частное. Тока поздно ты хватилась, милая. Бухие уже все.

Голос у крепдешиновой дамы был резким и пронзительным, и каждое слово она выговаривала так, будто Ника глухая.

Открылась в стене обшарпанная дверь, оттуда высунулась серая голова в серой косынке, сощурилась на Нику.

— Ночевать ищет! — так же металлически пронзительно объяснила косынке дежурная, — и подумала, что я ее, к мужикам посылаю!

— Все они, — прошамкала косынка, — тока и думают. Тьфу, — и снова скрылась.

— Ну что вы стоите? — синие глазки обратились к Нике, — идите уже!

Ника покорно взяла со стойки паспорт. И тут над ее плечом протянулась рука, кладя на дерево красную книжечку.

— Этого хватит? Два номера, одноместных.

Оборки пришли в движение, пухлая ручка зацепила книжечку, барашковая голова заслонила от Ники ее нутро. Возвращая книжечку владельцу, крепдешиновая дама вскочила, волнуя оборки на пышной груди. Успокоила их прижатыми ручками.

— Ой. Ах. Да-да, конечно! Два. Сейчас, два.

Не сводя с дяди Феди боязливо-восторженных глаз, снова села, подвинула к себе затрепанный старый журнал.

— Только… а нету одноместных. Вот один только, у выхода. И двойной есть. В конце коридора, восьмой.

— Тогда нам двойной.

— Нет! — храбро сказала Ника, — и этот тоже, у выхода который.

Дама мазнула ее уничтожающим взглядом. Пожала круглыми плечиками. Наклонившись, сделала запись, сверяясь с поданным паспортом, и сунула журнал расписаться. Ника потянулась было, но крепдешиновая, покраснев, дернула журнал в сторону дяди Феди.

Подумаешь, решила Ника, взяв тяжелый ключ на медном кольце, буркнула:

— Спасибо.

И пошла навстречу пьяному гаму. С трудом открыла дверь и, захлопнув ее за собой, огляделась. Обстановка в номере была более чем спартанская. Кровать с полированными спинками, застеленная узорчатым вытертым покрывалом, тумбочка с навечно перекошенной дверцей, и шкаф без полочек, с одинокой вешалкой на перекладине.

Ника поставила сумку и села на кровать. Вздохнула, расстегивая пуговицу джинсов. С облезлых обоев ей строили рожи цветочные завитки, почему-то напоминающие разъяренных свиней с раздутыми пятачками.

Она потрогала мутный графин, на донышке которого стояла мутная вода. И прислушиваясь к крикам, стала решать проблему туалета. Ясно, что в него нужно пойти. И срочно! А где же он? Значит, надо снова тащиться к барашковой даме и спрашивать. Какая тоска… И даже полотенца у нее своего нету, и туалетной бумаги. Хорошо хоть пачка салфеток есть.

Ника покопалась в пакете. Вынула мешочек с вареными яйцами, нащупала в нем спичечный коробок с солью. Сунула обратно и, достав кольцо колбасы, откусила от одного конца. Нервно сжевала, пожимаясь и стискивая ноги. Надо идти.

В коридоре она снова, с трудом ковыряя в замке, закрыла дверь и пошла к дежурной, гадая, что ж за документ показал ей дядя Федя и вот бы себе завести такой же.

Крепдешиновая оставила в покое каталог и сидела, держа на вытянутой руке круглое зеркальце, тараща глаз и высунув розовый язык, рисовала на веке черную стрелочку.

Услышав Никин робкий вопрос, закатила глаз и, слюнявя кисточку, невнятно ответила:

— В баве. Чевез бав туавет.

Ника подавленно кивнула. Выходя, остановилась и спросила:

— А в восьмом тоже нет удобств?

— Ха, — отозвалась крепдешиновая, тараща другой глаз, — в восьмом даже душ есть, депутатский номер!

Возвращаясь в номер за салфетками, Ника разозлилась на дядю Федю. Скажите, какой цаца! Сидит там сейчас, депутат липовый, весь в душе, сортир под боком. И в ус не дует. А ей бедной, пробираться через орущих алкашей, и в сортире наверняка полно пьяных!

Яростно тыкала ключом в скважину, шепча нехорошие слова. И когда чьи-то руки обхватили ее, елозя по груди и пьяный голос заверещал, прерываясь от тяжелого дыхания, — пошли, пошли, девонька, я тебе, щас уже, та пойдем давай, — вырвалась, пинаясь ногой, и влетев в номер, закусывая губу, сходу схватила сумку. Прислушиваясь, постояла у двери, потом выскочила из комнаты, держа наизготовку пакет с харчами.