Судный день - [4]

В дверь постучали. Авруцкий машинально включил в комнате свет и с облегчением открыл дверь, за ней покачивался дядя Коля, которому, как всегда, для полного счастья не хватало чекушки. Авруцкий протянул ему привезенную с собой бутылку шампанского, но дядя Коля даже не заметил её, его лицо изменилось, сквозь невнятицу алкогольной кляксы вдруг стал проступать строгий классический профиль и Авруцкий с недоумением обнаружил в нём поразительное сходство с Валей, сидящей на тахте. Дядя Коля закрыл глаза, перекрестился, снова открыл глаза, лицо его внезапно побледнело, он захрипел и стал падать навзничь. В последний момент Авруцкий, вышедший из ступора, успел его подхватить. Вместе с Валей они с трудом перенесли его истощённое, но неожиданно тяжёлое тело на тахту. Авруцкий нашёл на кухне гранёный стакан, открутил кран холодной воды, но не услышал даже шипения, он вернулся в комнату, попытался открыть шампанское. Не успел он раскрутить проволоку, как бутылка выстрелила, пробка, ударившись в потолок, запрыгала по комнате. Авруцкий с трудом поймал в стакан пенную струю, попытался разжать плотно стиснутые зубы дяди Коли и влил в рот немного вина. Дядя Коля закашлялся, тело его выгнулось дугой, белки глаз закатились, потом он выпрямился и затих.

Авруцкий приложил ухо к его груди, но не услышал ни дыхания, ни сердцебиения. Он не успел испугаться. Дядя Коля открыл глаза и что-то сказал.

— Что, дядя Коля, что случилось? — наклонился к нему Авруцкий, но дядя Коля смотрел за его спину, и во взгляде его были и боль, и отчаяние, и надежда.

— Ва-ва-валя, — отчётливо сказал дядя Коля и сел. — Ты Ва-ва-валя? — спросил он. Авруцкий оглянулся.

Мертвенно-бледная Валя стояла за его спиной.

Дальше события стали развиваться так стремительно, что Авруцкий потом так и не смог связно вспомнить происшедшее, лишь отдельные картинки вспышками, как стёклышки разбитой мозаики, всплывали в его сознании.

Дядя Коля захрипел и откинулся на подушки. Авруцкий наклонился к нему и в тот же момент услышал глухой стук за спиной. Он резко обернулся. Валя навзничь лежала на полу, глаза её были полузакрыты, из-под затылка вытекала тёмная струйка крови. Какое-то время он пытался привести в себя их обоих и лишь, когда его попытки оказались безуспешными, вспомнил о «скорой помощи». Телефон не работал, и он бросился на улицу. В ближайшем телефоне-автомате была срезана трубка и только через три квартала ему удалось найти исправный.

Бригада «скорой помощи» в живых застала только Валю, которую отвезли в клинику нейрохирургии и экстренно оперировали. При падении Валя ударилась виском о порог двери и получила перелом черепа. Она долго выздоравливала и впоследствии так и не могла вспомнить ни этот день, ни Авруцкого, врачи говорили, что у неё последствия черепно-мозговой травмы с ретроградной амнезией и когда-нибудь она всё вспомнит. Но Валя не вспомнила и отношения у Авруцкого с ней не восстановились.

А дядя Коля умер от острого инфаркта миокарда, так было написано в справке о смерти, которую за неимением у покойного родственников выдали Авруцкому. Тело дяди Коли хотели отдать на кафедру анатомии в Военно-медицинскую академию, но Авруцкий настоял на похоронах и сумел выбить место для ветерана войны старшего матроса Зернова на полузакрытом Смоленском кладбище, рядом с домом, где дядя Коля прожил всю свою жизнь. Тогда впервые проявилось его умение добиваться цели любой ценой, но это было спустя две недели, а в этот вечер, вернее уже глубокой ночью, когда Авруцкий вернулся домой, уснуть он не мог, бесцельно слонялся по квартире, не решаясь войти в свою комнату, потом внезапно для себя вошёл в комнату дяди Коли.

Он не мог бы никому объяснить, что он надеялся найти, но смутно чувствовал, что должна быть хоть какая-то зацепка, которая могла бы объяснить случившееся. Он вспомнил, что перед тем как привезти Валю, он рассказал дяде Коле, что приедет с девушкой, и просил его не выпивать в этот вечер. Боялся, что он будет материться и напугает Валю. Называл ли он её имя, Авруцкий не помнил, но, наверное, назвал, иначе, с чего бы это дядя Коля… Нет, что-то не сходилось, не могли они оба…

Войдя в комнату дяди Коли, Авруцкий включил свет, лампочка под потолком вспыхнула и лопнула, рассыпавшись на мелкие осколки. Комната в мерцающем свете уличного фонаря, казалась огромной и Авруцкий не сразу понял, что в ней почти не было мебели. У подоконника одиноко ютилась трёхногая табуретка, на подоконнике блюдце-пепельница, доверху заполненная окурками, вдоль батареи выстроилось несколько пустых водочных бутылок, в углу стояла этажерка. Этажерка тоже была пустой и только на верхней полке её сиротливо лежала какая-то фотография в потёртой деревянной рамке. Авруцкий поднёс фотографию к окну. Ему показалось, что он увидел радостно улыбающуюся Валю, бережно прижимающую к себе крохотную девочку, а за ней стоял молодой коренастый моряк, удивительно похожий на кого-то, кого, как показалось Авруцкому, он видел совсем недавно, но никак не мог вспомнить где…

— Как сюда попала фотография Вали, откуда у неё ребёнок, и кто этот моряк? — удивился он, вышел в коридор, включил свет, но лампочка была тусклой и черты лица различались с трудом. Он вернулся в комнату дяди Коли, вынес в коридор табуретку, поставил её под лампочку, встал на неё и поднёс фото поближе к свету. Сомнений не было — это была Валя. Авруцкий долго всматривался в фото и не сразу обратил внимание на то, что матовая бумага была с жёлтыми пятнами и мелкой сетью трещин. Он перевернул фотографию и на оборотной стороне увидел полустёртую карандашную надпись: «Парголово, 2 июня 1941 г.».