Судьбы и фурии - [92]

В ее сне они с Лео сидели за столом, перед ними стоял огромный розовый торт и, хотя Матильда была голодна, ел его только Лео, аккуратно откусывая кусок за куском, а все, что оставалось ей, – смотреть, как он ест и смущенно улыбается по мере его исчезновения.

ОЧЕНЬ ДОЛГО ОНА СИДЕЛА за кухонным столом, и с каждым мгновением ее гнев становился все сильнее, а затем превратился в кипучий мрак.

– Я ему еще покажу, – громко сказала она, обращаясь к Богу. Тот в ответ грустно взмахнул хвостиком. Он тоже скучал по Лотто.

Десять минут ей понадобилось, чтобы отдать все необходимые распоряжения, еще двадцать – на то, чтобы собраться самой и собрать собачку. После она выехала из вишневого сада, принципиально не глядя на маленький белый домик в зеркале заднего вида.

Бог вся тряслась, когда Матильда отдавала ее на передержку в питомник. Матильда тряслась всю дорогу до аэропорта, в самолете выпила две таблетки снотворного, перестала дрожать и проспала весь оставшийся путь в Таиланд. Проснулась с мутной головой и цветущей инфекцией мочевого пузыря, так как сдерживалась и не посещала уборную всю дорогу.

Когда она вышла из аэропорта и попала во влажный, переполненный раздражающими ее людьми и тропической вонью, пронизанный ветром Бангкок, у нее вдруг подкосились ноги.

Мимо пролетал город, озаренный розовым золотом, в свете уличных фонарей роились человеческие тела. По деревьям вились праздничные огни – дань уважения туристам.

Кожа Матильды жаждала снова ощутить влажный ветер, пропитанный запахами закисших болот, грязи и эвкалипта. Она была слишком возбуждена, чтобы спать, а в отеле было слишком чисто, поэтому Матильда снова вышла на улицу. Согнувшаяся пополам женщина подметала дорожки веником, по стене карабкалась крыса. Матильда хотела почувствовать горечь джин– тоника на языке и последовала за музыкой, доносящейся из ночного клуба, где в такую рань было еще довольно пусто. Внутри помещение было сплошь заполнено ярусами и балконами, а посередине виднелась сцена, приготовленная специально для ночного выступления. Матильда пожала руку бармену и заказала выпить. Тепло чужой ладони, холод стакана – и Матильде захотелось потрогать пушистые ресницы барменши.

Кто-то сел позади нее – американец с головой, похожей на пушистый персик, футболка тесно облепила его. Рядом с ним сидела полная тайская женщина. Голос мужчины клекотал нежностью – похоже, рыбка уже заглотнула крючок. Матильда хотела схватить его за все эти слова, намотать их на кулак и затолкать ему обратно в глотку. Но вместо этого она просто ушла, вернулась в отель и проспала там до рассвета. А утром она помчалась на лодке к островам Пхи-Пхи, и ее губы были солеными от морского ветра. Там она сняла небольшое бунгало. Заплатила за целый месяц вперед, представляя, как Лотто вернется в пустой дом, без собачки, будет рыскать по комнатам в поисках Матильды, а когда никого не найдет, его сердце застынет от ужаса. Вдруг ее кто-то похитил? Вдруг она сбежала с бродячим цирком? Она была такой гибкой, когда было нужно, что с легкостью могла бы стать акробаткой!

Ее номер в отеле был белым, обрамленным резным деревом. В красной чаше на столе лежали блестящие, незнакомые фрукты, а на кровати – фигурка слона, сложенная из полотенец.

Она распахнула французскую стеклянную дверь, впуская в комнату звуки моря и крики детей, доносящиеся с пляжа, а потом сорвала с кровати покрывало, потому что не хотела, чтобы к ее коже прикасались микробы чужих людей. Легла и закрыла глаза, чувствуя, как внутри разрастается прежняя разруха.

Когда Матильда проснулась, было время обеда. Вместе с пробуждением вернулась и клыкастая разруха, успевшая к тому моменту прогрызть в ней огромную дыру. Она плакала перед зеркалом, когда надевала платье и красила губы, плакала слишком сильно, чтобы красить глаза.

Матильда сидела за столиком и плакала среди цветов и сверкающей посуды. Ее мило обслуживали и относились к ней мило, выбрав для нее стол, обращенный к морю, за которым она могла бы побыть в покое и одиночестве.

Она лишь слегка поковыряла принесенное блюдо, но зато выпила целый бокал вина, а затем босиком по песку направилась к своему бунгало.

Матильда провела на солнце всего один день, и ее белое бикини болталось на ней, потому что она очень сильно похудела. Официанты заметили, что из-под стекол ее солнцезащитных очков струятся слезы, и безо всякой просьбы приносили ей один за другим стаканы холодного сока. Матильда уже загорела, но все равно не уходила, пока кожа на ее плечах не покрылась волдырями.

На следующее утро она проснулась и увидела за окном слона. Он медленно шел по пляжу на привязи у девушки в парео. У него на спине ехала маленькая девочка.

По ночам в грусть Матильды кинжалом входила злоба, и она забывала, как ей плохо. После дня, проведенного на солнце, все тело болело. Матильда села и увидела в зеркале свое лицо, исполненное решимости и пересеченное резким контрастом загара.

Вот она, Матильда, к которой она привыкла, Матильда, которая никогда не сдается без боя. Ее война была тихой и утонченной, но все же это была война, а она сама всегда была воином. Поэтесса, которую она сама придумала, была нереальной, а этот тощий музыкант по имени Лео и вовсе был ей не страшен: он парень, и у него не было над Лотто власти. Конечно же она всегда будет занимать первое место.