Судьбы и фурии - [91]

Она писала собственные произведения, но никому не показывала. Написанные тайком, острые, сильные тексты – и в прозе, и в поэзии. Она публиковала их под псевдонимом. А дело было в том, что Матильда чуть не впала в отчаяние в тот момент, когда ей было почти сорок, а Лотто упал и переломал кости, после этого он начал отдаляться.

Было и кое-что другое, намного хуже. Когда Матильда начала писать, она сама забыла про него. Но потом Лотто зарылся в работу, и Матильда вернулась, а он так никогда и не узнал, как далеко она когда-то уходила.

ОНА ВИДЕЛА РЕЗИДЕНЦИЮ АРТИСТОВ, где оставила Лотто: там подавали ланч в плетеных корзинках, предоставляли творцу уютный каменный домик, добавьте к этому долгие, веселые посиделки по ночам при свечах. Земная версия рая. Там Матильда сжимала его лицо ладонями, когда они были вместе на той скрипучей кровати, а затем он вдруг перевернул ее и взял сзади, а когда задрожал, выдохнул и прижался лбом к ее спине, пытаясь восстановить дыхание, Матильда почувствовала холодок. Тогда она просто рассмеялась, пытаясь избавиться от дурного предчувствия, и уехала.

На несколько долгих недель она осталась в одиночестве в крошечном загородном доме в компании Бог. Сначала вела себя как типичный сангвиник. Ведь у ее мужа было такое ужасное лето, убеждала она себя. Падение с трапа, половина тела переломана. Он слишком много пил, слишком мало работал, ему было так плохо, что он выпал из активной жизни театральных мастерских, производства и дела на много месяцев. В то время как она была счастлива окружить его любовью и заботой, кексами и холодным чаем, теплыми ваннами и прочими мелочами. Она так радовалась, когда на день рождения смогла вытащить Лотто в оперу Поданк, стоящую среди коровьих лугов. Какое огромное удовольствие ей доставляло выражение его лица, когда он сидел там и впитывал происходящее, эти слезы, дрожащие у него в глазах. И словно след от самолета в небе – появление незнакомой женщины, которая подошла к нему поздороваться, румянец, выступивший под жаркими лучами его известности.

В тот момент ее бедный переломанный Лотто сиял и был счастлив. Как же много времени прошло с тех пор!

Так что в тот момент, когда Матильда оставила его в той Резиденции серым ноябрьским днем, она не чувствовала особой печали по поводу того, что на несколько недель придется прервать свою заботу. К тому же он наконец должен приступить к работе и заняться оперой вместе с молодым композитором, Лео Сеном.

Но уже в первую неделю без Лотто и ее жизнь, и их дом показались ей слишком пустыми. Она забывала поесть, иногда вместо ужина ела тунца прямо из банки и проводила огромное количество времени в постели, просматривая фильмы один за другим. Время пролетало незаметно. Дни становились холоднее и короче. Иногда она вообще не зажигала свет, просыпалась в восемь, когда бледное слабое солнце только-только поднималось в небо, и ложилась в половине пятого, когда оно уже истекало кровью на горизонте. Матильда чувствовала себя норвежским медведем.

Муж звонил ей раз в несколько дней. В зыбких кошмарных снах Лотто сообщал ей, что больше не нуждается в ней, что он уходит, что полюбил другую женщину. В своей ревнивой лихорадке она представляла себе какую-нибудь поэтессу, юную и нетронутую, с пышными бедрами, созданными для потомства, уважаемую в своих кругах художницу, творца, которым Матильда никогда не была. Он разведется с ней, а потом вместе со своей манерной любовницей будет жить в их квартире в городе, утопая в сексе, вечеринках и детях. Детях, детях и детях, бесконечных детях, и все они будут уменьшенной копией Лотто. Она так ярко представляла себе эту поэтессу, что ей начало казаться, будто она реальна. Матильда чувствовала себя такой одинокой, что это одиночество комом застыло у нее в горле. Она звонила и звонила, но Лотто не отвечал. А ответные звонки стали еще реже – последний раз он звонил ей на прошлой неделе. И даже не захотел развлечься по телефону, что было для него совершенно нетипично, как будто его кто-то кастрировал.

Он не приехал на День благодарения, хотя они планировали отметить его с друзьями и родными за городом. Матильда все отменила, съела всю сердцевину тыквенного пирога, который сделала за день до этого, а корочку выкинула в окно енотам. Когда они говорили по телефону, ее голос дрожал, потому что Лотто казался еще более отстраненным. Он сказал, что собирается остаться там до середины декабря. Тогда Матильда сухо закончила разговор и повесила трубку. Потом он звонил еще три раза, но она не отвечала. Решила, что на четвертый ответит, но, сколько не ждала у телефона, больше он не звонил.

Когда Лотто заговаривал о Лео, в его голосе пульсировало возбуждение.

А потом она уловила в нем страсть. Страсть, горечью осевшую на кончике ее языка.

Однажды Матильде приснился Лео Сен.

В интернете она раскопала его биографию и узнала, что он совсем молодой парень. И хотя Лото был совершенно очевидным натуралом – его жадные руки убеждали ее в этом ежедневно – желания ее мужа всегда распространялись не столько на тело человека, сколько на неуловимый свет, который он распространяет. К тому же ее муж всегда был жаден до красоты. Того, что юное тело Лео Сена украдет у нее мужа, она не боялась. Она боялась того, что сам Лео и его гениальность вытеснять ее из сердца Лотто. Это было хуже всего.