Судьбы и фурии - [19]

Но ее родители были правы, когда говорили, что работа должна быть другой. В Вассаре она изучала испанский и экономику, никакого творчества, сплошная логика. А теперь у нее началась стажировка, и до тех пор, пока она не закончится, ей приходилось снимать провонявшее нафталином жилье в Квинс. В единственной паре туфель на высоких каблуках зияла дыра, и каждую ночь она пыталась заклеить ее суперклеем. Вот и вся жизнь. Совсем не то, чего она ожидала. В брошюрках с улыбающимися студентами, которые она, лежа дома в постели, просматривала жадно, как порнуху, было сказано вполне ясно: «Если вы поступите в Вассар, вас ждет первоклассное будущее!».

А вместо этого – темная квартирка и плохое пиво, все куда менее возвышенное, чем та светская жизнь, в которую она собиралась влиться в ближайшее время.

В распахнутые двери гостиной она увидела Лотто, хохочущего до колик над какой-то шуткой Сэмюеля Харриса, сына самого загадочного в истории сенатора Колумбии. Сам сенатор принадлежал к числу людей, которые, истратив весь свой душевный капитал на брак по расчету, потом всю жизнь пытаются убедиться в том, что у других людей нет возможности сделать самостоятельный выбор. Он выступал против иммигрантов, против феминисток и геев, и это только начало. Чтобы его порадовать, Сэмюель основал в университете Либеральный Кампус, но они с Лотто с самого детства впитывали аристократические замашки высокомерной мамаши Сэма. Когда Натали встречалась с ним, то однажды имела неосторожность высморкаться в обеденную салфетку на глазах у мадам – та заставила ее почувствовать себя настоящим ничтожеством. Лотто, по крайней мере, был милым, рядом с ним ты и сам чувствовал себя интересным человеком. А вот рядом с Сэмом Натали всегда ощущала себя второсортной. Как же ей иногда хотелось вмазать по их лоснящимся высокомерным физиономиям своим ботинком «Доктор Мартинс». Она вздохнула.

– А вода в бутылках очень вредит окружающей среде, – пробормотала она, но ее никто уже не слушал – все утешали рыдающую в углу девчонку по имени Бриджит, которая просто не могла смотреть на стоящего рядом с Матильдой высокого костлявого блондина, потому что все еще была в него влюблена.

Натали хмуро взглянула на себя в разбитое зеркало, но увидела только преломленную, разрезанную на несколько частей девушку с горькой линией рта.

Лотто был на седьмом небе. Кто-то поставил диск «Эн Воуг»[8]. Даже забавно, до чего ему нравились голоса этих девчонок. В квартире было жарко, как в аду, послеполуденное солнце совало нос во все щели, как чертов вуайерист. Все его университетские друзья снова собрались, а остальное не имело значения. На секунду он замер в дверном проходе с банкой пива и взглянул на них на всех. Натали делала стойку над бочонком, парни из кофейни держали ее за лодыжки, ее рубашка задралась, оголив рыхлый живот. Сэмюель с огромными кругами под глазами громко рассказывал о том, как на прошлой неделе проработал девятнадцать часов кряду в своем инвестиционном банке. Красавица Сьюзан открыла холодильник, чтобы немного охладиться, и засунула туда голову, сияющую от нового шампуня, на рекламу которого она недавно подписала контракт.

Лотто постарался подавить в себе зависть. Актриса из девчонки была так себе, но она была тонкой и звонкой, с влажными, как у молодой лани, глазами. Они даже перепихнулись как-то раз, еще на первом курсе. Она была на вкус как свежие сливки.

Он прошел дальше.

Второй капитан их команды по гребле, Эрни, которого выгнали из школы барменов, смешивал «Розовых белок». Из-за лосьона для загара его кожа казалась абрикосовой.

Позади какой-то незнакомый голос спросил:

– А какое слово было запрещенным в той головоломке с шахматами?

Повисла пауза, а затем кто-то переспросил:

– Шахматами?

Первый голос ответил:

– Ну, вспомни наш семинар по Борхесу на первом курсе!

Лотто громко рассмеялся, с любовью глядя на этих претенциозных задротов, и решил, что теперь они будут проводить такие вечеринки каждый год. Это будет их собственный июньский фестиваль, они будут собираться снова и снова, приводить всех своих друзей, до тех пор пока не придется снять самолетный ангар, чтобы все туда влезли. Они будут пить, орать и танцевать до ночи. Будут запускать бумажные фонарики, есть креветки в кипящем масле и слушать игру кантри-группы чьего-то ребенка. Когда твоя семья отворачивается от тебя, как это и случилось с Лотто, остается только создать свою собственную. И это потное сборище было, по сути, всем, чего он хотел от жизни. Это был его апогей. Господи, как же он был счастлив.

А это что?

Влажное дуновение ветра ворвалось в распахнутые окна. Какая-то старушенция кричала на них, потрясая скрученным шлангом, но ее голос был едва слышен за музыкой и криками. Девчонки визжали, летние платьица облепляли их прекрасные тела. Нежные. Влажные. Лотто готов был съесть их всех.

Ему чудилось, что он тонет в их руках, ногах и сиськах, в то время как чей-то похотливый влажный рот скользит по его… хотя нет, стоп, нельзя. Он женат. Лотто нашел взглядом жену и улыбнулся, но ей, кажется, было не до смеха. Она спешно пересекала комнату, направляясь к толстухе соседке.