Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров - [4]

Это происшествие заставило Вову Сурикова напрячься и поднять кое-какие связи в правоохранительных структурах, и вот тут-то он и выяснил, что респектабельный любитель джазовой музыки и хорошего виски Михаил Георгиевич Воронцов на самом деле является криминальным авторитетом Мишей Вороном, чья преступная карьера началась задолго до того, как Вова появился на свет. Сперва его охватила паника — меньше всего на свете Вове хотелось каким-то образом связываться с криминалом, пусть даже отошедшим далеко в прошлое. Но потом, взвесив все, он понял, что второго такого места в городе ему не найти, а чтобы уехать куда-то, нужен хоть небольшой, но капитал, которого у Вовы не было. Насколько он понял, ведя юридические дела фирмы Воронцова, в настоящий момент бизнес его был вполне легальным, хотя люди вокруг хозяина крутились разные. И ночной клуб, которым он владел еще с девяностых годов, казался вовсе не клубом, а местом сходок всякого мутного народа. У Воронцова не было никакого отдельного офиса — только большой кабинет на втором этаже в этой самой «Матросской тишине», и там он решал любые деловые вопросы. Вова не возражал — ну, кто он такой, в конце концов, — но в клуб все-таки приезжал с опаской.

Неожиданное решение хозяина поддержать финансово предвыборную кампанию на выборах мэра удивило Сурикова. Он и не предполагал, что Ворон интересуется политикой. Когда же он задал этот вопрос хозяину напрямую, тот зашелся от смеха:

— Вовик, ты удивительно простодырый для юриста. Ну, посуди сам — кто откажется от возможности «прикормить» будущего мэра? Это же зеленый свет потом в любых проектах, в любых делах, понимаешь? Если я сейчас помогу человеку угнездить задницу в мэрское кресло — разве забудет он потом, что я для него сделал?

У Вовы на этот счет имелось свое мнение, кардинально отличавшееся от хозяйского. Он слышал историю о том, как давненько, правда, но не настолько, чтобы об этом забылось, на выборах губернатора одного из сибирских регионов команда местного предпринимателя поддержала кандидата из военных, а тот, получив кресло, резко развернулся на каблуке сапога и попер на благодетеля, да так, что ему пришлось несколько лет скрываться за границей и еще и отсидеть немного по довольно странному обвинению.

Вова, конечно, не знал подробностей, но историю эту напомнил Ворону. Тот выслушал внимательно, а потом, сунув в зубы дужку очков, проговорил загадочно:

— Это не тот случай. Мой кандидат против меня не попрет — ему резона нет, иначе вылетит пробкой от шампанского.

Выспрашивать подробности Вова не стал — просто побоялся, и вот теперь именно ему выпала участь заниматься всеми этими предвыборными делами. На днях им предстояло знакомство с кандидатом.

Глава 3 Бристоль, Англия

Женщина страдает совсем не от того, от чего страдает мужчина.

Кавабата Ясунари, писатель

Грегори уехал рано утром, Хохол сам увез его к месту сбора, запретив Марине ехать с ними:

— Ты расплачешься, испортишь ему настроение, он расстроится и будет жалеть, что поехал. Не порти ребенку каникулы, я серьезно прошу.

И Марина подчинилась. Она поцеловала сына перед входной дверью и даже во двор не вышла, хотя из-за занавески долго наблюдала за тем, как Грегори и Женька грузят в багажник «Гелендвагена» рюкзак, как мальчик садится на заднее сиденье и пристегивается ремнем безопасности, как Хохол выводит машину за ворота. Только после этого она позволила себе заплакать. Сын становился взрослым, еще пара лет — и он совсем отдалится от нее, поедет в колледж, у него начнется своя жизнь, и Марине в ней будет отведено совсем мало места. Это, конечно, нормально, и так должно быть — но как же больно… Они останутся с Женькой вдвоем в этом огромном доме — хоть в прятки играй.

Поплакав всласть, Марина вытерла глаза и пошла в кухню пить кофе, джезву с которым заботливый Хохол оставил на зажженной спиртовке. Закурив, Марина смотрела в большое окно и думала, что же будет делать в отсутствие сына. Хохол забрасывал удочку насчет поездки в Черногорию — там у них был собственный дом, как и на Кипре, но Марина не очень хотела лететь. Возможно, ей и стоит согласиться — все-таки море, солнце, свежий воздух, прогулки в сравнении с не очень жарким Бристолем выглядели предпочтительнее. Подумать можно… Но все телодвижения, связанные с перелетами и переездами, всегда вызывали у нее ужас. Конечно, когда было нужно, она собиралась, летела, ехала — но отдых… это было не то, ради чего Марина соглашалась рисковать состоянием нервной системы.

Мысли перекинулись на сына — как он проживет этот месяц в лагере без родных? Даже когда Марина уезжала, с Грегом всегда оставался то Хохол, то отец Марины, специально прилетавший из Москвы к дочери и зятю. А сейчас мальчик окажется среди чужих людей — пусть давно знакомых, но чужих. Это беспокоило Марину, и она злилась, чувствуя себя курицей-наседкой, готовой затолкнуть своего цыпленка в гнездо и сесть сверху, чтобы не мог выбраться.

«Женька прав — мальчик должен стать самостоятельным, а я мешаю этому. Но что делать, если я подсознательно все время боюсь, что с Грегом что-то случится? Я несу ответственность за него перед Егором, я поклялась на его могиле, что выращу его сына достойным человеком. Хотя… Егор тоже не одобрил бы моих попыток контролировать в жизни Грега абсолютно все. Я должна, должна дать ему больше свободы, дать возможность почувствовать ответственность и принимать решения. Господи, как тяжело-то… Никогда не думала, что быть матерью — это такой тяжкий труд. Женька однажды сказал — мол, такой огромной бригадищей ворочала, а что с годовалым пацаном делать — не знаешь. И ведь это правда…»