Судьба-злодейка - [34]

Я показал Сизову, генеральному директору. Он предложил мне самому решать, но предупредил, что с Борисовым могут быть проблемы. Я утвердил Борисова на свой страх и риск. Вышел из кабинета генерального директора, а в приемной сидит Леша Жарков. Я завел его в свой кабинет:

– Леш, ты заслуженный артист, у тебя хорошее положение в Театре Ермоловой. А я шанс даю человеку. Так что не обижайся, я утвердил его.

Леша Жарков на меня сильно обиделся – лет пять мы не разговаривали.

Поначалу у меня с Борисовым тоже были проблемы. Сцены в павильонах мы сняли, уехали в экспедицию, а он запил. Там уже мне помогли мои друзья-актеры Володя Самойлов и Петя Щербаков. Уединились с ним, поговорили, и он завязал, работал очень преданно, искренне. И получил на Московском кинофестивале гран-при за лучшую мужскую роль. Потом я поговорил с Сандриком Товстоноговым, тот взял его в театр Станиславского.

Дербент

Я был невыездным, поэтому сцены в Турции снимал в дагестанском Дербенте. Подсказал мне это место Женя Черняев. Мы приехали в Дербент – действительно, типичный мусульманский город. Потом, когда я уже был в Стамбуле, то понял, что мы угадали с Дербентом. Когда фильм сделали, Алову с Наумовым многие производственники говорили (чем я втайне очень гордился):

– Вот у Панкратова – Турция, а вы в Стамбуле снимали, а Турции не видно.

Во время съемок нас ожидали непредвиденные трудности. Пропал вагон с костюмами – не довезли костюмы, которые Ганна Ганевская отобрала на «Мосфильме». Потом, когда закончились съемки, вагоны нашлись. Не знаю, произошло это случайно или было сделано умышленно. В итоге Ганна ходила по мусульманским домам и просила у них одежду. Почти бесплатно ей давали какие-то накидки, чадры. Она одевала в них массовку.

Оператор Дильшат Фатхулин, который до этого много работал с Михаилом Швейцером, все время придумывал разные эффекты со светом. Какие-то предметы перекрывал, освещал только необходимый нам угол, потому что на все пространство света не хватало.

Помню, в год съемок исполнилось 2700 лет мусульманскому кладбищу. По мусульманской религии там было запрещено снимать – это память предков. А мне мулла разрешил, и мы сняли на кладбище одну сцену. Даже на хачкар, надгробный камень, у меня актер садился. Материал был суперинтересный.

Мне нужна была большая конница на побережье, а мне дали только дюжину всадников. Мы с оператором придумали, как выйти из положения. Поставили камеру в центре, а по кругу пустили всадников, которые на ходу должны были переодеваться. Скачут перед камерой белогвардейцы, мы их снимаем крупным и общим планом. Потом, когда они перемещаются за камеру, накидываем на них бурки. Они выскакивают перед камерой уже в бурках в образе красноармейцев. Мы снимали против и по часовой стрелке – вот так у меня получался бой.

Парохода мне тоже не дали (за аренду требовали сумасшедшие деньги), поэтому мы нашли старую-старую баржу и Женя Черняев ее задекорировал под «корабль дураков». Образ корабля нашли замечательный – в этом были и трагизм, и фарс.

Два вагона леса

А скандал с директором все же случился: пропали два вагона с лесом – как снимать без декораций! Я готов был свернуть экспедицию. Но Женя Черняев сказал:

– Я все сделаю.

Он ездил по аулам и собирал какие-то палки, чтобы построить декорацию. Щитами от партикаблей для осветительной аппаратуры закрывал крышу павильона – хватало только на одну сторону. На одной стороне сняли – эти щиты переносились на другую, то есть выкручивались как могли. Спасибо таланту моих потрясающих художников и рабочих – настоящих мастеров своего дела. Они находили выход из любого положения.

А за три дня до окончания съемок директор Семен Кутиков прибежал в мой номер гостиницы в Дербенте с бутылочкой коньяка и черной икрой:

– Саша, надо поговорить.

Кто-то из группы доложил на «Мосфильм», что лес исчез, и должна была приехать комиссия, чтобы разобраться в ситуации. У меня по сценарию эта декорация (два вагона леса) должна была сгореть в последний съемочный день. И директор меня просит:

– Сожги декорацию завтра.

– Зачем?

– Послезавтра приезжает комиссия.

Я говорю:

– Нет, не могу.

Тогда он разводит руками и говорит:

– Ну все, значит, меня посадят.

То есть комиссия увидит, что леса нет. И на следующий день я назначаю съемку. Благо что все актеры были на месте. А у меня вместо бревен только палки, которые нашел Женя Черняев. Мы с трудом выпросили четыре камеры, чтобы снять эту сцену: палочки вспыхнут, сгорят – одной камерой не успели бы снять. Приехали ребята-операторы, друзья Дильшата. Расставили точки, определили, что крупно снимать, что общим планом. Все сняли с массовкой. Сгорела декорация. Приезжает комиссия, изучает пепелище и возмущается:

– Двух вагонов леса мы здесь не видим.

Я говорю:

– Если сомневаетесь, посмотрите материал.

Они посмотрели: мы сняли полноценный объемный пожар. В общем, спас директора от тюрьмы.

Потом мы встретились с Элемом Климовым. Он с грустью мне сказал:

– Да, Саша, ты пережил многое.

И действительно, после этого фильма я начал седеть.

Резать вдоль?

Я придумал несколько приемов, чтобы снять некоторые сцены с минимальными затратами. Смену времен года решил снимать из одного павильона, меняя вид за окном. Так, за одну панораму проходил год жизни героев. Панорама начиналась, Невзоров и Ртищев играли в карты, камера направлялась на окно – там весна. Панорама продолжалась, герои по-прежнему играли в карты, но одеты были уже по-другому, камера опять направлялась на окно – там уже лето, потом – осень и, наконец, зима. Пока камера была направлена на окно, герои переодевались, часть мебели убирали из кадра. Наступала зима, и мебель исчезала совсем, потому что нужно было топить печку. Все это было снято одним кадром. К сожалению, по распоряжению Госкино эту панораму пришлось вырезать.