Судьба-злодейка - [31]

– Все сняли?!

Тимофей Павлович с Виталиком отвечают с крана:

– Сняли, Василич, сняли!

А Маргарита Подсухская плачет, выходит из моря, вся мокрая, с этим ящичком, в котором, вероятно, погибли все ее гримерные принадлежности. Я собираю группу на танцплощадке, попросил массовку удалиться, встаю перед гримером на колени и говорю:

– Маргарита, простите меня, пожалуйста.

Она всхлипывает:

– Я ведь только… реснички поправить.

– Зачем реснички? Это ведь общий план.

А она плачет и тоже на колени встает. И мы перед всей группой стоим – художник-гример и режиссер-постановщик – на коленях и просим друг у друга прощения.

Тимофей Павлович Лебешев улыбается и произносит со вздохом:

– Нет, не Пырьев. Иван Александрович ни перед кем на коленях не стоял…

Хозяйку дома в Крыму сыграла замечательная армянская актриса Нина Мамиконовна Тер-Осипян. Она потрясающий человек. Администрация сообщала ей, когда меня будить, и Нина Мамиконовна каждое утро меня будила.

В шесть утра, лишь солнышко взойдет, она стучала в мою дверь:

– Санечка, пойдем смотреть на восход солнца. Бутерброды у меня с собой. И, как всегда, четвертинка водочки.

Мы сидели на набережной, смотрели на восход солнца и говорили об искусстве, делая по глоточку водочки из бутылочки.

Потом Нина Мамиконовна отлично сыграла у Никиты Михалкова в «Пяти вечерах». Никита увидел ее у меня в материале, когда я монтировал картину, и спросил:

– Кто это?

– Актриса из театра Маяковского…

А потом смотрю, она у него сыграла соседку главного героя – все в том же халатике. Никита, как и я, торопился. Время на съемки было ограничено.

Нина Мамиконовна, Народная артистка РСФСР, когда-то работала с В. Э. Мейерхольдом и А. Я. Таировым, родилась еще в Российской империи. На 90-летие я ее поздравлял. Она уже с трудом меня узнала. Я прибежал с охапкой роз, встал перед ней на колени. Спросил:

– Нина Мамиконовна, вы меня помните?

Она долго-долго на меня смотрела, а потом сказала:

– Лицо знакомое, кто-то из ухажеров, наверное…

Вот такая была экспедиция. Но в целом коллектив был очень дружный. Потом уже – а у меня и по пять лет перерывы были в работе – меня ждали работники моей первой съемочной группы, чтобы работать со мной на других фильмах. Например, Толя Голубев, который руководил осветителями на съемках «Взрослого сына», работал со мной на всех следующих картинах.

Если Никита Михалков снял фильм «Пять вечеров» за 25 дней, то я своего «Взрослого сына» – за месяц-полтора. Меня ограничили во времени, да и растягивать не было средств – деньги на картину дали небольшие, 360 000 рублей. Это был более чем скромный бюджет для полноэкранного цветного фильма.

Монтаж

Я вернулся на «Мосфильм», сделал черновой монтаж «Взрослого сына», показываю. Александр Алов и Владимир Наумов комплиментируют меня, говорят добрые слова – худсовету фильм понравился. Очень радуются мои редакторы Нина Скуйбина и Нинель Боярова: хорошая получается картина, с настроением. Показываем генеральному директору «Мосфильма» Николаю Трофимовичу Сизову (это было обязательным требованием, прежде чем представить фильм в Госкино). Он посмотрел материал, взглянул на меня и сказал:

– Да… А утверждали Шалевича.

К тому моменту все уже забыли, что изначально на роль отца главного героя был утвержден Вячеслав Шалевич. Я начал оправдываться:

– Николай Трофимович, возникли непредвиденные обстоятельства. Шалевич не смог участвовать в съемках…

– Ну, и Езепов неплохой. Интеллигентный профессор.

И утвердил. Повезли картину в Госкино, и Борис Владимирович Павленок выступил с очередной критикой в мой адрес:

– Почему ты из сына профессора сделал подлеца? Это пощечина интеллигентной молодежи. Он должен раскаяться.

Павленок заставил переснять финал, сделать так, что мой герой возвращается к своей девушке. Этого не было ни в сценарии, ни в первой версии фильма.

Было и еще одно замечание, устранив которое, на мой взгляд, мы лишили картину сильной по своей художественности и эмоциональности сцены.

– Что эта сумасшедшая тут ходит? – отозвался Б. В. Павленок о финальной сцене фильма, которую мы считали одной из самых удачных.

Снимали на Юго-Западе Москвы, где тогда только строилась гостиница «Салют». Там, где сейчас вырос микрорайон, был лес. Ганна Ганевская, художник по костюмам, придумала для героини Тани Божок пончо в форме крыльев, которое якобы подруги связали и подарили ей. В изначальном финале фильма героиня ходит по лесу, размахивает пончо, как птица крыльями, и разговаривает как бы со своим любимым человеком. Она идет, объясняется ему в любви, а камера отъезжает от нее, поднимается вверх на кране – и мы видим, что девушка совсем одна ходит по лесу. То есть все эти романтические истории – лишь ее мечты, а на самом деле у нее никого нет, она одинока.

Очень пронзительная была сцена. Весь «Мосфильм» приходил смотреть, как она была снята. Я – поклонник Федерико Феллини, и сцену эту снял под впечатлением от его фильма «Ночи Кабирии», где героиня Джульетты Мазины после того, как ее обманули и бросили, идет, плачет, но вдруг сквозь это отчаяние начинает улыбаться: все-таки она видит в этом мире что-то светлое, какую-то надежду. И моя сцена с девушкой в пончо была навеяна мотивами Федерико Феллини. Моя героиня – тоже одинокая, брошенная, но она осталась с мечтой, что счастье еще впереди и что в ее жизнь обязательно придет любовь.