Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы - [160]

Но как же это получается?.. Я?.. Ничего... ни с кем... Придумываю?.. Нет... Как вам объяснить... Просто нужно так, и я рассказываю... и ничего не могу изменить в своем рассказе...

Но все-таки почему?.. Почему это именно такой Лазар получается?.. Я всем сердцем хочу, чтобы он был другим; но я знаю, это он, и я люблю его...

В самой этой глубине моего подсознания, будто комок в горле,— одно какое-то чувство, ощущение, что я не заслуживаю другого Лазара... Почему?.. Я хочу видеть его другим, я не знаю его до конца... Значит, фантазия не спасает от реальности... Но это плохая фраза... Но мой Лазар... и, может быть, еще...

Нет!.. Будем говорить о чем-то другом... Но я не должна об этом думать, потому что это грязное... Теперь я лежу в палате, где только одна кровать, и я одна... А когда я лежала в другой палате, где было еще пять женщин, я плакала от отвращения... А они говорили не Бог знает о чем; просто о мужчинах, о детях, о прерывании беременности... Но почему они такие злые, грубые, грязные? Может быть, они изменятся, если в этом мире людям не будут насильно менять имена и не будет газовых камер, и будет больше демократических свобод?.. Странно, но я все-таки надеюсь, что они, может быть, изменятся тогда, хотя бы немножко... Наверное, я идеалистка... Но когда я слышу, как они разговаривают, мне хочется, чтобы когда наконец я найду Лазара, у нас с ним не было бы этих близких, интимных отношений; чтобы мы были чистыми... Но все-таки Лазар — это Лазар... С ним я не могу стать грязной...

Так... теперь дальше...

Меня еще не положили в больницу, и мы пошли с Лазаром  купить ему куртку... В магазине он стоял перед этим большим зеркалом и примерял куртку... Я на него сердилась, указывала ему, он послушно поднимал руки, поворачивался... Вдруг я почувствовала с удивлением, что он смотрит прямо в зеркало... Я тоже посмотрела... Я стояла у него за спиной... выглядывала... И я увидела, что он не видит меня. Видит только свое лицо. Чудесно прекрасное, почти мальчишеское лицо, с большими изумленными глазами, полными надежды... Машинально он снял очки и мальчишеским жестом зажал их в горсти... Мне так захотелось поцеловать его, где одно такое крохотное пятнышко сбоку на шее, будто крупинка. Я всегда это местечко целую... никто бы не заметил... но я не осмелилась, как будто бы это уже не был мой муж, как будто бы я уже не имела права поцеловать этого отдаляющегося от меня человека...

***

Эти глупые фальсификации, эти диссертации — «Критика буржуазных фальсификаторов истории болгарского рабочего класса» — сачма![12]..  Но все это кончится...

Мой Лазар... Эта его хозяйка (мы так ее называем, даже наша маленькая знает это «хозяйка»)... когда строили дачу для ее дочери и она велела, чтобы Лазар работал, как простой рабочий... Я помню его, усталого, испачканного известкой... кандидат исторических наук... Ничего!.. Все-таки теперь рукопись уже передана... Мой Лазар не раб, душа у него живая, настоящая!..

Дело в том, что Лазар перекопировал документы, которые приказано было уничтожить, и написал комментарии, и все свои рассуждения, доказательства и выводы; и все передал Борису, когда Борис был здесь летом... Может быть, в ФРГ издадут... Но пока ответа нет... А, может быть, Лазар для них совсем не тот человек, который должен рассказать обо всем, что случалось?.. Лазар не зарабатывал себе имя, не дружил нарочно с теми, с кем нужно дружить; не заискивал, не притворялся... Может быть, они думают, что Лазар только на то годится, чтобы мучить его вместе с тысячами других бесприметных людей?.. Но я знаю, что Лазар все написал прекрасно. И я хочу, чтобы он победил... А если здесь узнают?.. И что тогда?.. И все-таки я так горжусь им, просто сама себе удивляюсь... Одна такая детская большая-пребольшая  гордость!..

Еще нет ответа... Может быть, они думают, что не такая уж это сенсация — когда насильно меняют имена у какой-то части населения в какой-то маленькой балканской стране... Однажды мы говорили с Софи... Я ее люблю с этой ее маленькой родинкой у края рта... Лазар очень похож на свою старшую сестру... Она рассказала о двух девушках в автобусе: — в их селе взяли паспорта, поменяли имена, но все вроде привыкли... Софи сказала, что, может быть, мы преувеличиваем, когда так возмущаемся, и что, может быть, все и не так страшно... Надо потерпеть и все как-то выправится... И в литературе и в кино вот говорят, что эти турецкие имена были насильственно даны болгарам в средние века... Тут Лазар на нее напал, стал говорить, что все это мифология, что документы показывают другое; а то, что сегодня, сейчас происходит, это настоящее насилие, и вся страна загажена этим насилием. Я тоже вмешалась и сказала, что речь идет о человеческом достоинстве, о том, чтобы дети после не чувствовали себя виноватыми из-за того, что сейчас одни насильно меняют имена своим согражданам, другие не сопротивляются, а третьи молчат, испуганные...

— И ты, Лазар, должен что-нибудь сделать!..

— Я уже сделал,— сухо ответил он.— И без твоих советов...

Софи посмотрела на него, вздохнула и сказала тихонько: «Не кричи так, дети проснутся...»