Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы - [125]

Туберкулезная больница за городом, надо ехать на автобусе... пасмурно и слякоть... Небо темное и низкое. Земля темная и грязная... Вдруг одна-единственная снежинка опускается на мою руку. Она такая хрупкая, тонко-светлая и узорная на черном искусственном шелке моей перчатки... Вот и весна... Один март приходит в мою маленькую страну, будто чудная старуха Марта, а покидает ее как молодой Лазар... с луком и стрелами... на коне... Так хочется мне верить, что хотя бы это — настоящий фольклор, а не какая-то выдуманная бутафория... Нигде в Европе; только здесь, в Болгарии, воскрешенный библейский Лазар становится так сходен в своей праздничности с молодым Кришной... Я не была ни в какого Лазара влюблена... просто мне нравится это имя... не знаю почему... Потому что празднично; и молодой, прекрасный; приходит, покидает... Я читала... давно... если говорить по правде, то этот настоящий праздник Лазара давно забыт... Ну, хватит!.. Хватит пассеизма... хватит этой тоски по никогда не существовавшему чему-то прежнему... Тебе совсем не подходит!..

После кино я зашла в кафе. Молодая полненькая женщина сидела одна, а вокруг — толстые раздутые сумки. Я села возле нее. Взяла кока-колу, мороженое и два пирожных... Вдруг что-то произошло... Входят два милиционера... Нет, не помню, двое ли их было... Но те, которые поднялись из-за стола и вышли вместе с ними, тех и вправду было двое... очень спокойно... Милиционеры вывели их из кафе... Что это?.. Это арест?.. Значит, я уже видела, как арестовывают людей... Как-то обыкновенно, как будто обычная повседневность... Эти двое были хорошо одеты... Улавливаю, как сквозь сон, что их арестовали, потому что они не сменили свои паспорта... А... Я поняла... Кто сказал это?.. Рядом разговаривают несколько голосов... Я знаю, что в этих новых паспортах какие-то специальные пометки... Сердце у меня уже колотится до боли... Откладываю соломинку и пью прямо из стакана... Рука вздрагивает, коричневая жидкость выплескивается на юбку моей соседки... Я прошу прощения, как в лихорадке я... Она улыбнулась, легко мазнула рукой по ткани, юбка не сильно замочилась... Я тороплюсь сказать что-то обыденное, лишь бы она не начала разговор о том, что сейчас произошло... случилось... об аресте... Ее зовут Вера, и она кажется мне очень милой... Она и вправду очень приятная... Ездила за покупками по магазинам, и вот зашла сюда, немного передохнуть... Мы разговорились... Меня всегда тянет к таким женщинам... Они какие-то органически-естественно чистые, ничего грязного не говорят... И выглядят такими простыми и очень нормальными, но не примитивными и враждебными в этой своей простоте... А ведь есть и такие: враждебные, агрессивные в своей примитивности...

Она мне рассказала о своей дочурке Маргарите, которой полтора года... Так мило она рассказывает... Я немного успокоилась...

Теперь моя очередь быть откровенной... Я раскрываю свою потертую сумочку и вынимаю фотографию Лазара...

— Это мой муж... Здесь ему двадцать шесть лет. Когда мы с ним познакомились, мне было девятнадцать... Потому я эту фотографию берегу, всегда ношу с собой, теперь он, конечно, изменился немножко...

Вера с интересом смотрит на фотографию и находит Лазара очень красивым... Смотрит на меня с таким женским уважением: я не такая красивая, а вот какой красивый человек на мне женился... Она быстро поднимает голову и взглядывает на меня сосредоточенно... Я понимаю, что она искренне ищет следы этой так называемой «минувшей красоты»... Какая она милая!..

Я продолжаю быть откровенной...

— У нас трое детей. Мальчик и две девочки. Пока я болею, они у старшей сестры Лазара...

Вера согласна, что мужчине трудно было бы справляться одному с детьми... Она горячо сочувствует мне: трое детей — это и вправду много, и сколько забот!..

Я ей рассказала, что моего сына тоже зовут Лазар. Она немного удивилась: это не очень принято, чтобы отца и сына звали одинаково. Я говорю, что мне очень нравится это имя... Вот потому...

Мы еще разговариваем о разных домашних делах... Мне приятно...

Не знаю, поняла она что-нибудь или нет. Может быть, и поняла что-то, а может, и ничего не поняла... не знаю... Я уже устала... Это, наверное, от своей беспрерывной болтовни я устала... Я уже запинаюсь, даже когда говорю про себя, совсем без голоса... в уме... тихо...

В большом коридоре больные смотрят телевизор... Невыносимо... Бегом спасаюсь в свою палату...

Лежу навзничь и смотрю на побеленный потолок...

А, в сущности, почему я не показала Вере какую-нибудь другую фотографию, где Лазар постарше?.. И фотографии детей... Честно говоря, только потому, что, в сущности, у меня нет никаких детей... Вообще... Никаких... И никакой другой фотографии Лазара у меня нет... В сущности, и Лазара я не знаю... Его нет... Правда...

И долго я не могла найти одно лицо... Одно лицо — и чтобы можно было увидеть и почувствовать все — характер, личность... Жизнь все шла, со своими обычными заботами, утомительными мелочами, непрерывным учением — и ничего не дает именно это учение — школа, университет... Я писала стихи, и разное такое, и, наверное, не то... Наконец нашла...