Судьба - [27]

— Смотри, Алишер! Есть где починиться.

— Хоп!

Возле бараков дерзко торчали прутики, которым предстояло когда-нибудь зазеленеть.

Бардаш сдернул рубаху и подставил ладони под горлышко канистры. Вода приятно холодила сухие пальцы. Он плеснул ее на лицо, потом на спину. Хорошо! Что за чудо — вода! Что за счастье, когда в этом пекле есть вода!

— Эй, эй! — остановил его наизлейший голос изо всех, какие он когда-нибудь слышал.

Из барака вышла толстая женщина в белом колпаке и фартуке повара. Бардаш ее не знал. И она не знала Бардаша. Две недели прошло, а как будто бы целый век. Газабад обрастал людьми еще быстрее, чем домами.

— Вы что это нарушаете закон поселка? — крикнула женщина. — Ах вы!

— В чем дело? — мирно спросил Бардаш. — Какой закон?

— Умываться разрешено только над саженцами. Конечно, без мыла! — грозно сказала женщина. — Сюда!

Она властно махнула рукой, и Бардаш и Алишер покорно перешли к прутику, торчащему из песка. Над ним и умылись.

— Вот так! — сказала женщина. — К кому приехали-то?

Подумать только, его уже встречали как чужого!

— К Дадашевой.

— Это вон туда.

Бардаш вытирался носовым платком, когда в уши ударил плотный и свирепый гудок. Женщина растерянно заморгала глазами. Алишер тоже не мог понять, в чем дело. Весь воздух заколыхался, стал одним нарастающим гуденьем. Гудело все громче и громче…

— Что это? — тревожно крикнул Алишер, опуская канистру к своим ногам.

Они не понимали, а Бардаш знал, что это. Это из какой-то скважины ударил газ. Он гудел, он ревел, как будто всему миру хотел заявить о себе. Постепенно его гуденье начало стихать, оставляя звон в ушах. Хорошо… Значит, газ управлялся. Стихия подчинялась руке человека. На вышке закрывали превенторы…

— Поехали! — крикнул Бардаш, кидаясь к машине.

Когда они подкатили к конторе, возле нее толпился народ и стоял радостный шум. С Бардашем начали здороваться — ведь это были все свои люди.

Он вошел в длинную комнату с письменным столом и графиками работ на стенах и увидел Ягану. Она еще держала телефонную трубку в руке. Ягана была сейчас самой счастливой женщиной на свете, глаза ее были полны счастья, и, как после самой долгой разлуки, взволнованно и обрадованно она крикнула:

— Бардаш!

Она не скрывала и того, как рада была видеть его сейчас.

— Где? — спросил он, остановившись в нескольких шагах от стола, от нее.

— У Шахаба!

— Это он звонил?

— Да!

Все ее слова были еще не словами, а восклицаниями, и в глазах сиял восторг. Газ, газ, газ пошел! С улицы долетало «ура».

— Судя по всему, очень высокое давление, — сказал он, садясь на табуретку.

Их разделял стол.

— Ну конечно! — воскликнула она. — Вы понимаете? Успех! Большой успех, Бардаш!

— Это еще хуже, — сказал он.

— Почему? — не поняла она.

— Теперь Надиров развернется вовсю… А как можно опираться на случайный успех? Я боюсь…

Ничего страшнее для нее он сказать не мог, глаза ее потухли, как тухнут прожекторы — они были большими, но безжизненными.

«Вы завидуете Надирову!» — хотела сказать она, но только бросила трубку на рычаг телефона и обронила:

— Ах, вот как!

Все же и она рисковала… Она старалась для него, а не для Надирова. Мог бы и поздравить.

3

Во всех газетах писали о газовом фонтане Шахаба. Печатались фотографии бригады, и даже Хиёл попал на одном из снимков в бухарские витрины «Союзпечати», к удивлению Хазратова и радости тетушки Джаннатхон. Надиров обещал дать газ родной Бухаре раньше срока и, смеясь, везде добавлял: «Если газопроводчики не подведут!» «Не подведем!» — отвечал ему Анисимов. Ягане он лично вручил золотые часы с надписью, которая будет напоминать ей о первой скважине в Кызылкумах всю жизнь. Он торжествовал.

Азиз Хазратов выступил по радио, всячески подчеркивая, как он поддержал смелую инициативу газодобытчиков. Бардашу он дважды посылал телеграммы, вызывая его для того, чтобы он занялся заботами газопроводчиков: оперативность!

А Бардаш не ехал… Видимо, боялся показаться на глаза. Более того, он прислал письмо прямо на имя Сарварова, в котором говорил, что вся эта шумиха преждевременна и не принесет ничего, кроме вреда… Он даже написал — постыдная шумиха. Это про событие, которое позволило мобилизовать все силы…

Хазратов вслух усомнился, может ли Дадашев работать в обкоме. Ему явно не хватало политического чутья…

Между тем, другие скважины не давали о себе знать, а в первой давление газа падало с каждым днем. Хазратов умолк. В коридорах треста тоже наступила тишина… Надиров вылетел в Газабад на вертолете, но не застал там никого. Все были на вышках…

Еще в дороге, точнее, в воздухе, он понял, что надо делать. Требовалось решительно расширить фронт работ. Если хочешь поймать зверя, нельзя только бежать, бежать за ним по следу, надо было окружать, охватывать большие площади… Нельзя позволить пошатнуться внезапно и ярко вспыхнувшей славе, потому что слава сама по себе ничего не стоила, она помогала делу… Так твердил себе Надиров, пролетая над знакомой стороной.

Когда-то пески наступали на Бухару, на людей, теперь люди теснили их вспять. Под вертолетом тянулись то бледные борозды дорог, то паутины оросительных каналов, то взблескивало голубое пятно водохранилища, то задранными в небо ножками чернели циркули высоковольтной линии. Все это был след человека…