Судьба на плечах - [83]

– Как хорошо! – повернулась, взглянула на меня, осеклась…

Да разомкни уже губы, невидимка, у тебя ж такая гримаса ни лице, что птицы сейчас на сто шагов в округе передохнут.

Хотя здесь – это вряд ли.

– Можешь приходить сюда… когда захочешь. И оставаться, сколько тебе вздумается.

Она смотрела с недоверчивой полуулыбкой. Не верила, что угрюмый муж, Аид Безжалостный способен сделать такой подарок – просто так, без подвоха.

Правильно не верила.

– А ты… ты совсем сюда не заходишь? – я покачал головой. – Почему?

– Не хочу.

Пусть думает, что тут для меня слишком много солнца – это вполне отвечает ее представлениям обо мне.

Напоследок я сказал, что возвращаюсь к делам – чтобы получилась одна сплошная ложь. Не знаю, слышала ли она, она в мыслях уже летела туда, где раздавался смех, гуляли чаши с вином, плелись венки…

Уходя, я видел, как она закружилась в танце, но не стал останавливаться и наблюдать. Эта картина – она со счастливой улыбкой на фоне мертвых декораций, созданных отцом, застывшего времени – была страшнее моей свадьбы.

Возвращаться к делам не стал. Уселся на камень во владениях Стикс – во тьме Эреба, на берегу священной реки, совсем узкой у истоков. Черные воды дышали льдом. Издалека – отсюда Флегетон не был виден – поднималось багряное зарево.

За спиной исходил на счастье Элизиум, и где-то там была жена… некстати представилось, как мы выглядим сейчас – олицетворения жизни и смерти. Она – юная, счастливая тем, что просто видит солнце, танцующая в зеленой траве – и я…

Она в краю лживого блаженства, я – в мире правдивого ужаса.

И молчание за спиной – все еще не отошла от обиды, Ананка? Признаю – ты была права, и мне не стоило тогда отправляться в Нисею. Таким как я лучше коротать вечность в одиночестве.

Тартар нетерпеливо поворочался на плечах, сообразил, что послабления ему не будет, и затаился до времени.

Я не сразу почувствовал, как в дополнение к жребию на плечо легла рука. С опозданием оглянулся – увидел белые пальцы, вцепившиеся в мой гиматий.

Успел вскочить – подхватить ее, когда она бессильно упала в мои руки. Закрыть собой, защитить черным плащом от мира фальшивого солнца, от которого она отворачивалась, словно он ее преследовал.

Почему я думал, что она не рассмотрит этой фальши?

– Увези, – она цеплялась за меня, прятала лицо на груди, шепот вырывался прерывистый, со всхлипами, – увези меня… увези меня отсюда.

Я забыл о колеснице, пройдя от света Элизиума до мрака Эреба в секунду – с ней на руках.

Потом долго сидел молча и неподвижно, пока она рыдала – почему-то не желая отпускать мой гиматий, уткнувшись лицом в его черноту.

Кажется, она вознамерилась выплакать все, что держала в себе от самого похищения: и само похищение, и пребывание в моем мире, и поцелуй с гранатовыми зернами… свадьбу, мрак своих новых владений, нелюбимого мужа, проклятый свет Элизиума, рядом с которым живешь, но до которого никогда не дотянуться, потому что это мираж, призрак счастья и света…

Успокоилась она внезапно. Отстранилась, будто вспомнила наконец, в чей плащ плачет. Отвернулась.

– Это место самое страшное в твоей вотчине, – сказала тихо и твердо.

– Есть еще Тартар.

– Я выбрала бы Тартар.

Я молчал. Раз побывав в Тартаре – едва ли захочешь туда вернуться.

Она подняла свою вышивку – солнца на синем фоне. Пропустила ткань сквозь пальцы.

– Они мертвые, - голос был слегка приглушенным. – Цветы молчат. Благоухают, но молчат. Деревья не растут. Трава не сминается, и сок у нее безвкусный. Кто сделал так?

О чем я думал, приводя в Элизиум дочь Деметры?!

– Крон.

– И время там идет, но… стоит. А зерно, которое я попыталась посадить, – не проросло…

– Никогда не прорастет.

– В твоем мире, – она невольно отделила «мой мир» от Элизиума, хотя я правил и там, и там, – асфодели здесь и правда растут. Ивы. Гранаты. Царь мой, ты позволишь мне развести свой сад?

Отвоевать клочок жизни у мира будет сложно. Дай ему волю – Эреб задушит своей тьмой и своим пламенем вообще все живое. Гранаты он снисходительно терпит как мой символ, ивы – как символ скорби, асфодели – утешения, кипарисы – забвения… Удивляюсь только, почему прижились белые тополя, хотя они растут только по берегам озера памяти…

А чтобы создать живой сад, состоящий не из одних символов – придется дать моей вотчине бой, и не один. Но кто здесь Владыка, я вас спрашиваю?!

– Конечно.

Она отбросила ткань и поднялась со своего места, не глядя больше на вышитые солнца.

Сказание 9. О новых отсчётах и новых сражениях

Я сегодня полновластен,

Я из племени богов.

Завтра, темный, я несчастен,

Близ Стигийских берегов.

К.Бальмонт

– Я его ненавижу.

У памяти странные шутки. То выгрызет, бесстыдно уворует кусок твоего, а то – чужое подсунет. Кажется: не видел, не слышал, не знал…

Откуда тогда?

– Боги, как я ненавижу его… Ни лучика солнца! Ни лучика!! Тьма и огонь, вечный холод и вечный жар, эти проклятые черные воды повсюду… Тени стонут так, будто их обрекли на вечное умирание. А Поля Мук! Огненное колесо. Грифы, выклевывающие печень. Иногда мне кажется – я не успеваю смыть с себя этот запах за восемь месяцев наверху. Коцит с его ивами и вечной тоской, пустоши Ахерона… Тартар! Тартар, соседство с которым не каждое чудовище выдержит, мне иногда кажется, что они… те, кто внутри… шепчут, зовут… какие же мерзости они говорят… Иссыхающие растения, увядающие деревья… я ненавижу его. А Эллизиум… со своим светом… мертвее, чем мертвое, фальшивая радость, приманка, дурман, хуже твоих зелий! Я ненавижу его!