Судьба на плечах - [82]

Сгусток пламени, соперничающий с отблесками Флегетона.

Она больше не танцевала – шествовала.

Ни живости, ни слабости в ней не осталось, взамен появилось откуда-то величие – свита, ожидавшая увидеть испуганную девочку, встретила такие перемены с величайшим одобрением. Жена под стать мужу, что еще нужно их Владыке?

Владыке бы еще знать, что ему нужно…

С женой я встречался в основном в спальне – после того как заканчивал разгребать накопившиеся дела. Наталкивался на немую покорность, злящую больше, чем сопротивление. Понимал – и не хотел произнести даже мысленно: мы все еще воюем… мы еще противники.

Потом опять принимал тени, укреплял стены Тартара и выслушивал Гермеса, а Персефона уходила скитаться по моему миру в компании Гекаты и иногда – Стикс…

– Владыка, а ты не опасаешься ее оставлять… в таком-то обществе? – не стерпел Гермес где-то через месяц. Он явился с особенно косыми глазами – явно шлем выпрашивать. Только пока мялся и пытался заговорить мне зубы.

– А то женщины они – знаешь, влияют одна на одну! Вот Фетида, например – всем была нормальной. А поприсматривала за Герой всего-то триста лет – и на богов кидается! Я ей передаю приглашение на пир, а она в меня – каким-то молотом… откуда у нее вообще молот?! Или вот сама Гера – ее в последнее время в оборот Гестия взяла. Так представляешь – она теперь с новой папиной подружкой, Семелой, чуть ли не лобызается! То есть, Гера, конечно, а не Гестия…

– Семела? – переспросил я тяжело.

– Ага, дочка царя Фив Кадма. Красотка… – прищелкнул языком. – Хотя дурища… впрочем, может, по малолетству. А отец от нее без ума – Стиксом клялся, что любую ее просьбу выполнит. И что только в ней нашел…

– Посмотрим, - сказал я.

Гермес подобрался на кресле.

– Думаешь, Гера ее – того? Лобызает, чтобы к тебе отправить? А хотя я тоже так думаю. Ну так что, Владыка – не опасаешься ты жену в такую компанию отпускать?

Опасаюсь. Персефона нынче холоднее Стикс и коварнее Гекаты, и как ее общество может повлиять на этих двоих…

На Гекату оно повлияло странно: Трехтелая заявилась ко мне поговорить.

Не как с Владыкой, потому разговор приходил при отсутствии свиты.

– Твоя жена, Владыка, – начала она после того как истощила запас лицемерных заверений в том, как она передо мной преклоняется.

Я не шевельнулся – подавил желание схватиться за голову. Знал же, чем кончится…

– Говори.

– Опасаюсь, что она лишается рассудка.

– Нет, – сказал я. Предательское слово вылетело раньше, чем я смог услышать его внутри себя, да я и не слышал: передо мной в этот момент стояло перекошенное лицо матери: «Прочь! Про-очь! О-о, сын мой Климен!»

Геката поджала губы.

– Тебе лучше знать, Владыка. Мое мнение – лишь мнение недостойной слуги… И если мне кажется, что для Персефоны чужд этот мир, что она не может свыкнуться с ним, что в нем нет для нее места – то кто я, чтобы это было правдой? Всего только богиня колдовства… Если мне кажется, что моя подруга тоскует по солнцу, которого она лишена… а ты говоришь: нет – значит, мне это только кажется.

И недоговоренные слова мельтешили в шести глазах – вгрызались в меня смыслами.

«Ты заставил ее сойти сюда, принудил стать твоей женой, ты отнял у нее все, что было ей дорого – а чем ты это заменил? Собой?! Кронид, это ведь даже не смешно…» И еще – но это уже из двух глаз, подавленными отзвуками: «Кронид, я пойду к Деметре! Если я дальше буду видеть, как бедная девочка сходит с ума от ужаса твоего мира – я пойду к Деметре, и мне все равно, что ты сделаешь потом!»

– Ступай в свой дворец, – сказал я. – Ты хорошо выполняешь свои обязанности. Награду себе определишь позже.

Напоследок она выдержала традицию – смерила меня исполненным ненависти взглядом.

Я отыскал Персефону в тот же день в гинекее – за вышиванием. Блуждания по асфоделевым полям в сопровождении Стикс ей, видно, наскучили.

Мельком глянул на узор, который она выводила по синей ткани – золотые солнца. Жена потупилась, будто я смотрел на потаенное. Закусила губу, хоть отдаленно начиная напоминать самое себя.

– В моем мире, – нехотя сказал я, – есть место не только мраку. Хочешь увидеть Элизиум?

Она нерешительно приняла протянутую руку.

Колесницу я приказал подготовить загодя.

Переход случился как всегда, незаметно – без разбавления мрака до сумерек. Была тьма с багрянцем – и тут же в глаза брызнул свет (я скривился, а Персефона охнула). Были скалы – и тут все проросло зеленым. Я остановил колесницу на границе владений Стикс, покосился на солнце, замершее в небе, сжал руку жены в своей и шагнул – в напоенный ароматами воздух, из которого сочилось блаженство.

Солнечные зайчики безмятежно прыгают в траве. Лепестки цветов распахивают объятия: приди и обними. Птицы, кажется, сейчас лопнут от сладкозвучного пения.

Ручеек журчит – с кифарой Аполлона соревнуется.

И смертные в светлых одеждах водят хоровод – вон, неподалеку, на лужайке, юноши и девушки. А, там еще кто-то поет.

Сводит скулы привычная судорога.

Одно хорошо – Персефона окончательно ожила. Вся подалась вперед, распахнулась навстречу солнцу, зелени, людям… Ловила губами ароматный воздух – будто поцелуи возлюбленного. Румянец выступил на щеках.