Однажды я застал Лию опечаленной, очень озабоченной. Она доверчиво взяла меня под руку и, едва сдерживая волнение, заговорила. Отец узнал, что она встречается с человеком, который намного старше ее. Он упрекал дочь за легкомыслие, стыдил. Мама плакала. Никто в это утро не завтракал.
Лия выглядела такой усталой, измученной, что больно было на нее смотреть. Я пытался ее успокоить, но мне это плохо удавалось.
— Мы не должны больше встречаться, — сказал я.
— Ты меня разлюбил? — испуганно спросила она.
— Нет, что ты, нет. Я люблю тебя. Но… твои родители… они, вероятно, правы…
— Как ты можешь так говорить? — Слезы показались у нее на глазах.
— Я же действительно намного старше тебя, и тут ничего не поделаешь.
— При чем тут: старше, младше… Я совсем не могу… без тебя.
— Это только сейчас так кажется. Но пройдет какое-то время, и все забудется.
— Нет! Нет! Нет! Всегда, всю жизнь буду любить только тебя, тебя одного.
— Лия, пойми, нам нельзя больше видеться.
— Во вторник я все равно буду здесь тебя ждать.
— А если я не смогу прийти?
— Так я буду ждать на следующей неделе.
— А если я и через две недели не смогу?
— Так через три, четыре, пять… Каждый вторник вечером я буду ждать тебя вот здесь.
Однако я твердо решил с ней больше не видеться. Ее отец прав. Ей надо учиться… И… первая девичья влюбленность еще не любовь.
«Не ходи, не калечь девочке жизнь, — твердил я себе. — Пусть отвыкнет».
Я очень тосковал по Лии. Мы не встречались. И вот однажды жарким июньским вечером, когда я вышел из радиостудии, под пышной акацией я увидел Лию.
— Что ты тут делаешь? — строго спросил я, чтоб она не заметила, как обрадовала и взволновала меня эта встреча.
— Услышала, что ты по радио читаешь стихи, и прибежала сюда, — растерянно пробормотала она, словно в чем-то провинилась. — Я должна была прийти попрощаться. Завтра мы уезжаем на Кавказ.
— Отдыхать?…
— Нет, с молодежной концертной бригадой. Мы вернемся только в начале августа, — с грустью сказала она. — Пройдемся? — и робко взглянула на меня.
Я не мог отвести глаз от ее бледного, опечаленного лица, чувствуя, что теперь эта девушка дорога мне больше, чем когда-либо.
— Идем, — повторила она.
— Куда?
— К морю. Туда, где мы впервые… где любовались… оранжевой луной,
И мы пошли.
Был такой же тихий теплый вечер, как в ту нашу первую встречу. Воздух был пропитан пьянящим ароматом цветущих акаций. И снова над морем была полная луна.
Мы забрались на «нашу» скалу, и внизу все так же лениво плескалась волна.
— Прохладно, — сказала Лия, прикрывая ладонями плечи.
— Тогда идем.
Она взглянула на меня и удивленно и обиженно. Мы вернулись в город.
— Ты будешь скучать… хоть немного? — спросила Лия, прощаясь, и, не дождавшись моего ответа, добавила — Через полтора месяца я буду ждать тебя возле Потемкинской лестницы. Помни об этом.
На рассвете я стоял у парапета на Приморском бульваре. Пойти в порт я не посмел. Ведь Лию провожали родители.
Медленно разворачивался в гавани белоснежный лайнер. Вот он уже обогнул маяк. Из-за горизонта поднималось солнце, и корабль, набирая ход, шел ему навстречу.
И я ведь мог быть на этом лайнере вместе с ней, если бы… И почему-то болезненно сжалось сердце…
А через два дня началась война. Улицы заполнили мобилизованные в новеньких, не помятых еще гимнастерках, встревоженные женщины, во дворах уже сражались мальчишки.
Не дожидаясь повестки, я пошел в военкомат. «Когда потребуется, вас вызовут», — одно и то же отвечал начальник осаждавшим его людям…
Над городом все чаще появлялись вражеские самолеты, протяжно выли сирены. Люди укрывались в бомбоубежищах, погребах или наспех вырытых щелях. С вокзала непрерывно отходили воинские эшелоны, поезда с эвакуированными женщинами и детьми.
Фронт приближался.
Хорошо, что Лия далеко, что она вне опасности, думал я, хоть и очень горько, что мы, вероятно, никогда больше не увидимся.
Работы у меня было по горло — статьи, зарисовки, очерки о героических защитниках города. В тот вечер я бежал в порт к катерникам, вернувшимся с боевой операции. И вдруг еще издали, возле Потемкинской лестницы, увидел Лию. Я даже глазам своим не поверил. Ведь она на Кавказе. Но это была Лия. Она бросилась мне навстречу и припала лицом к груди. Я обнял ее. Никто на нас и внимания не обращал, столько было в те дни неожиданных встреч, а еще больше — разлук.
— Как ты здесь очутилась? — спросил я, усаживая Лию на парапет. — Весь ваш ансамбль вернулся?
— Я приехала одна, боялась… — у нее перехватило дыхание, губы дрожали. — Боялась, что больше тебя не увижу. Вот… уже две недели сюда хожу, не знала, где искать, но была уверена — ты придешь. Ты непременно придешь!.. — Она положила руки мне на плечи. — И пришел! Наконец-то я увидела тебя!
Пронзительно завыла сирена. Над морем из-за туч вырвались фашистские бомбардировщики. Я схватил Лию за руку, и мы побежали, чтобы где-либо укрыться,
— Сюда, сюда! — кричала нам девушка с противогазом через плечо.
Мы оказались в пустой парадной и, прижавшись друг к другу, прислушивались. Ожесточенно били зенитки с кораблей. Грянул взрыв. Стены качнулись. Сверху посыпалось стекло, штукатурка. Только теперь мы заметили, что над нами стеклянная крыша. Черная стрела на стене указывала ход в бомбоубежище.
