Судьба драконов в послевоенной галактике - [20]

Я вспомнил, как однажды в детстве я видел оторванную лапу паука, дергающуюся саму по себе, и быстро представил, прикинул, как будут бесноваться в подземелье меж арок вот эти лапки.

Старичка я заметил, лишь только миновал ряд арок и вышел в огромный зал.

Старичок, в бородке и в круглых железных очках, сидел на табурете, а вокруг него сновали пауки.

Приглядевшись и подойдя поближе, я увидел, что старичок поглаживает пауков, а они к нему ластятся, будто собачки. Наконец старичок поймал одного паучка, перевернул его и принялся ковыряться в паучьем брюхе, приговаривая:

– Счас починим, счас… О, ну беги, беги…

Он выпустил паука и собирался было поймать другого, но увидел меня. Он ничуть не удивился, даже обрадовался.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал старичок, – храбрый юноша, дайте мне это чудо морское, чудо настенное.

Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.

– Ай, ай, – старичок покачал головой, – вы же ему ножки поломали.

Он принял от меня паучка, ловко каким-то здоровенным пинцетом вправил вывернутые лапы и опустил на пол.

Паук постоял некоторое время не двигаясь, словно утверждался в прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от нас прочь. Паук скользил легко и бесшумно, и я находил даже приятность и красоту в его стремительном боковом движении.

Старичок вытащил табуретку из-за спины, поставил перед собой и предложил:

– Садитесь, храбрый юноша.

Пауки, освоившись с моим присутствием, снова полезли к старичку. Он приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.

– Кто же вы? – поинтересовался старичок, ковыряясь в мохнатой спине очередного многонога. – И что вас привело в мои закрома?

– Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и…

– Что же вы не свернули? – старичок закончил латать спину паучка, покачал головой. – Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?

– Нет, – сказал я, подумал и быстро поправился: – Нет, говорил, только я как-то, знаете ли, – я повертел руками в воздухе, – не придал значения.

– А, – протянул старичок, – беспечность, беспечность… Думали путь сократить?

– Да, – кивнул я.

– Эх, молодость, – вздохнул старичок и протянул мне руку, – будем знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.

– Очень приятно, – улыбнулся я, – Джек Никольс.

– Никольс? – насторожился старичок. – Позвольте, а вы кем Рае Никольс доводитесь?

– Сын, – просто ответил я.

– Сын, – старичок так и всплеснул руками, – сын Раи Никольс – вы подумайте… Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай… Вы, юноша, у мамы в лаборатории работаете?

– Нет, – я покачал головой, – я пошел в "отпетые"… Сейчас в карантине.

Старичок снова занялся паучками. Он ковырялся в них с таким тщанием, что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.

– Они… живые? – поинтересовался я.

– Сложный вопрос, – вздохнул старичок, – если и живые, то не так, как мы. Они ближе к растению и к механизму, чем мы. Ближе, так сказать, к дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.

И старичок лукаво заулыбался.

– Нет, – я другое хотел спросить… Это они сами получились или их вывели, или…

– Браво, браво, юноша, – старичок воздел руки к сводам зала, – недаром вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.

Мэлори и эти… монстры?

Я передернулся.

Старичок заметил мое движение и засмеялся:

– Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению. Очень нервничал и гадил чрезвычайно. Не желал. Здесь, видите ли, неплохая черта – он тянется к прекрасному, к человеческмоу.

Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:

– Ну, кш, кш…монстрики… Бегом, бегом, дайте с юношей побеседовать…

– Мне бы на рапорт, – начал я.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Бенедикт, – успеете. Тут недалеко. Еще раньше сержанта будете.

– А он что, – поразился я, – не этим путем пойдет?

– Да и не сунется! – махнул рукой Пу-сун-лин. – Раздавить паучка для "отпетого" – позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".

– Так зачем же их давить? – удивился я.

– А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным… вам повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие и…

– Закусали бы?

– Не, – засмеялся Пу-сун-лин. – Вы бы их одолели, потоптали – и это было бы для вас очень неприятно.

– Ах, вот оно что! – сказал я и потом спросил: – А как на рапорт-то пройти?

– На рапорт? – переспросил старичок. – Дело простое… Пойдемте покажу.

Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения, из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.

Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.

– А, – понял старичок, – это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки. Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.

Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины, покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.