Судьба - [116]

Так продолжалось до случая с Мурадом-ага, после которого Бекмурад-бай велел оставить Узук на время в покое. И хотя приказание выполнялось отнюдь не буквально, эти дни показались измученной женщине райским блаженством. Впервые за несколько лет она увидела голубой цвет неба — раньше оно казалось пепельно-серым, — почувствовала, что цветущий урюк пахнет тонко и нежно, а не только запахом перестоявшегося навоза, уловила движение ветра на своём лице, привыкшем к пощёчинам, и даже попробовала улыбаться.

После временной передышки тройным потоком ринулись на неё новые ожесточённые пытки, вызванные убийством Чары. Об Узук вспомнила старуха, её регулярно без всяких на то причин начал бить Аманмурад, а Тачсолтан остервенилась окончательно, хотя и раньше не питала особых симпатий к младшему деверю. «Гадина! Шлюха! — вопила она, брызгая слюной в лицо Узук. — Я не успокоюсь, пока не уберут твою подушку, а издохнуть ты скоро издохнешь!»

Как-то Аманмурад ударил жену по голове так, что она полдня провалялась на дворе без сознания и потом две недели у неё шумело в ушах, а в глазах мельтешили разноцветные точки с хвостиками. В другой раз на неё замахнулась серпом Тачсолтан и лишь по чистой случайности промахнулась, слегка задела плечо Узук. Был случай, когда она подожгла платок на голове Узук… Словом, всё шло к определённому концу, и молодая женщина, почти теряющая рассудок от невыносимой жизни, молила аллаха, чтобы этот конец наступил быстрее. Всё чаще и чаще в голову стали приходить мысли о самоубийстве.

С недавнего времени Тачсолтан повадилась ездить «на поклонение» к ишану Сеидахмеду. В этом ей никто не препятствовал, и она, оставаясь у ишана по десять-пятнадцать дней и изливая ему свою душу, нередко проклинала Узук. Ишан слушал её внимательно, поскольку у него были свои причины не любить Узук. Однажды после очередной истерики Тачсолтан он сказал как бы в раздумье:

— Тот сын сатаны, что сбил женщину с пути истины, получил по заслугам. Он гниёт в Ашхабадской тюрьме, там его и черви съедят. Но женщина, соприкоснувшись с нечестивым, стала сама сосудом зла и прельщения…

— Вах, пир мой! — с непритворным отчаяньем воскликнула Тачсолтан. — Я наверно сама рехнусь, если не увижу эту шлюху с распущенными волосами! — а она заплакала, сморкаясь в подол платья.

Ишан воровато покосился на её ноги, отвёл глаза в сторону.

— Не плачьте, Тачсолтан, я вам могу помочь. Слушайте меня внимательно и держите всё сказанное втайне.

Он наклонился к самому уху женщины, и, сладострастно подрагивая ноздрями, зашептал…

В субботу ожидали гостей. Проходя мимо возившейся у тамдыра Узук, Тачсолтан зловеще сказала:

— Что, потаскуха, с ума свести мужа задумала? Не дождёшься! Сама первая волосы распустишь, слышишь! Погоди, Аманмурад приедет — он тебе припишет талисман на заднице…

Узук проводила её отрешённым взглядом, ничего не поняв из сказанного, но сердце вдруг мучительно кольнуло предчувствием беды.

Аманмурад приехал вместе с ишаном Сеидахмедом. Не успели они выпить по одной пиале чая, как в комнату вошла Тачсолтан, багровея плитами лихорадочного румянца.

— Смотри сюда! — она протянула мужу сложенную треугольником бумажку. — В платке у этой… у потаскухи была завязана… Жалеешь её, а она в благодарность порчу на тебя насылает… Вот, полюбуйся!

— Что такое? — спросил Аманмурад, беря бумажный треугольник.

Тачсолтан дёрнула плечом.

— Откуда мне знать… Вот ишан-ага человек учёный, спроси у них.

Ишан развернул бумажку, повертел её со всех сторон, посмотрел на свет, и, видимо, испугался. Бородка у него дрогнула, глаза округлились, он торопливо подул сначала на одно, потом на другое плечо.

— Астагфурулла[106]!.. Вам покровительствуют эрены[107], уважаемый Аманмурад. Вы избежали большого несчастья, благодаря заботам своей жены Тачсолтан.

Аманмурад чуть иронически сощурился.

— Вы говорите правду, ишан-ага?

— Да-да, это правда, истинная правда, — закивал чалмою ишан. — Страшный талисман вы держали в руках. Он даёт человеку неизлечимое безумие и отнимает у него мужскую силу.

Тачсолтан истерически ахнула, прикрывая рот рукай. Аманмурад посмотрел на бумажку со смешанным чувством превосходства и опаски, как смотрят на изготовившегося к нападению скорпиона. Он не очень верил в заговоры и молитвы, отдавая предпочтение деньгам и грубой физической силе, однако чего на свете не бывает — говорят, иногда и камень потеет. Может, в самом деле колдовство какое есть в этом талисмане.

— Страшный талисман! — повторил ишан, разглядывая бумажку так, будто не он сам писал эти каббалистические знаки три дня назад. — А ещё страшнее человек, который, нарушая заповеди пророка нашего Мухаммеда, причиняет вред сыну Адама с помощью колдовства, волхования и посредства дьявола, да будет имя его проклято во вселенной. Такой человек хуже прокажённого и дыхание его оскверняет мусульманина, как прикосновение к нечистому животному. Истинна мудрость прадедов наших, которые поучали: «Топи свинью, покуда она в болоте».

— Святой пир, спасите нас! — воскликнула Тачсолтан. — Вы мудрый человек — убейте талисман!

— Да-да… даруют мудрость тому, кто её желает, уважаемый Аманмурад, — пробормотал ишан. — Мы поможем. Я молитвой сниму силу заклятия, а потом талисман надо бросить в огонь и сжечь его…